У стен Анакопии
Шрифт:
— Скажи агарянину: биться будем без оружия, — проговорил Ахра, отправляясь к воротам.
Камуг прокричал: — Слушай, ты, помесь слона и носорога: сейчас против тебя выйдет мой младший сын. Он вызывает тебя биться голыми руками.
— Давай, хромой шакал, своего щенка. Сейчас ты увидишь, как я сверну ему шею.
Араб слез с лошади, сложил оружие и обнажился до пояса. Увидев Ахру, великан презрительно засмеялся.
— Неужели в Анакопии не нашлось настоящего мужчины? — Он поманил Ахру пальцем.— Иди, щенок, иди. Сейчас я для потехи оторву тебе уши, потом повыдергиваю руки и ноги, а под конец сверну голову.
Ахра тоже обнажился, и все увидели как он высок, строен и мускулист. Его сложение могло бы послужить Фидию[56]
— Зачем его выпустили? Зря погибнет молодец.
Однако пренебрежение к врагу, даже к самому ничтожному, еще никому не пошло на пользу. Могучие слоны и те проявляют осторожность: они, например, остерегаются мышей. Слон знает, маленькая мышь может забраться ему в уши. Но араб, хотя и звался Слоном, был глуп и самоуверен. Ему надоело выжидательное кружение Ахры. С необыкновенной для его громадного тела быстротой он сделал бросок и схватил было Ахру за руку, но тот с еще большей быстротой вывернулся и отскочил. Великан взялся за бока и захохотал; пренебрежительно зашумело и арабское войско, но общий смех внезапно оборвался. Ахра метнулся к гиганту. Его сильное тело, содранное в комок, словно камень, выпущенный из пращи, ударило в колени араба. Послышались хруст костей и дикий вопль. Ахра вскочил, схватил тяжелое копье араба и с силой метнул его в поверженного врага. Это произошло столь быстро, что оба войска застыли в изумлении. Гигант ревел, как недорезанный бык. Встать он не мог — у него оказались сломаны обе ноги, а в боку торчало его же собственное копье. Арабские воины растерянно смотрели на своего бесславно умирающего богатыря, а когда спохватились, Ахра был уже в крепости. Абазги и картлийцы с восторгом встретили победителя. Нежданная победа молодого абазга в поединке с арабом-великаном воодушевила осажденных; все увидели в этом доброе предзнаменование.
Ахра был бледен и тяжело дышал. Гуда обнял его; тот дернулся и заскрипел зубами:
— У меня сломано плечо, — сказал Ахра.
3
Разъяренное неудачей своего богатыря, арабское войско грозной лавиной двинулось на штурм Анакопии. Впереди бежали сотни воинов, неся на плечах лестницы; воздух зарябил тысячами стрел. Арабские лучники старались сбить защитников крепости со стен, но стрелы не долетали до них, в то время как абазгские лучники безотказно разили врагов сверху. Вот когда пригодилась быстрота, которой Гуда требовал от своих лучников! Сам он не торопился: выискивал начальников и одного за другим сбивал их с коней. Арабские начальники скоро заметили на крепостной стене высокого абазга с гигантским луком и поняли, что он охотится за ними. Презрев гордость, они спешились и смешались с воинами. Лишенное привычного управления своими командирами, арабское войско превратилось в бешеное стадо. Живая лавина приближалась с устрашающим ревом: «Аллах-иль-Аллах!» Начальникам ничего не оставалось, как подбадривать своих воинов обещаниями блаженства на небе тем, кто погибнет в бою за ислам.
— В рай, правоверные, в рай! — призывали они.
Но ревущие голоса воинов постепенно глохли. Привыкшие к седлу, они сейчас пешими, да еще поднимаясь в гору, быстро выдохлись, но продолжали двигаться. Вот уже полсотни шагов осталось им до крепости; штурмовые лестницы начали выдвигаться вперед. Теперь и Гуда пускал свои длинные гудящие стрелы: от них не спасали ни щит, ни кольчуга. Ни одна абазгская стрела не пролетела мимо
Пронзенные стрелами, штурмующие падали, другие подхватывали лестницы и, переступив через лежащих, шли дальше... Атакующие приблизились еще на три десятка шагов и тут остановились, не в силах пробиться сквозь шквал насмерть жалящих стрел, которые дождем струились на них со стен. Арабские же лучники, стиснутые толпой, были лишены возможности пустить в ход свое оружие. Осажденные не несли потерь. Хромой кузнец подпрыгивал и кривлялся на стене, потрясая мечом; он злорадно выкрикивал: «Бараны, кто хочет в рай, подходите, абазги не окупятся на стрелы. Хватит на всех!..» Мириам и Арчил хладнокровно смотрели со стены на побоище. Федор же был возбужден; ноздри его тонкого хищного носа раздувались, глаза сверкали; он нетерпеливо хватался за рукоять меча, но, взглянув на Мириана, опускал руку. Два могучих воина — Богумил и Зураб — стояли рядом. Их отрядам еще не настала пора действовать. Богумил посматривал на северо-западную стену. Там воинам Тачата тоже пока нечего было делать — арабы штурмовали лишь южную стену. Мириан понимал, что этот первый стихийный натиск врага, вызванный внезапной вспышкой злобы из-за гибели их богатыря, только разведка боем. Располагая многотысячным войском, Сулейман мог позволить себе роскошь испытать стойкость осажденных. Настоящий штурм был еще впереди.
Осаждающие отхлынули, оставив перед крепостью сотни трупов и корчившихся в агонии воинов. Видимо, Сулейман понял, что Анакопию наскоком не возьмешь. В стане врага началось перестроение. Мириан, Арчил, Федор, Гуда и Зураб совещались на крепостной стене; они старались разгадать замысел Сулеймана. Скоро он стал Мириану ясен: штурмуя крепость на всем протяжении ее стен, Сулейман стремился растянуть и без того небольшие силы осажденных, сковать их непрерывными атаками, а основной удар нанести по воротам и главной башне с тем, чтобы ворваться в крепость и там использовать громадное численное преимущество.
Правда, анаколийцы могли еще укрыться в цитадели, но тогда они лишились бы скота, и стало быть, пищи. Это значило обречь себя на длительную осаду со всеми ее тяготами. Воды в потайном колодце хватило бы, пожалуй, на всех, но Мириан приказал никому не говорить об этом, дабы слабые духом не искали спасения в цитадели. Это на самый крайний случай.
— Будем стоять насмерть, — сказал он своим воинам. — На цитадель пусть никто не рассчитывает. Помните, враг, взяв крепость, не уйдет, пока мы все не погибнем в цитадели от голода и жажды. У нас нет другого выхода, как победить или умереть.
— Смерть или победа! — ответили воины.
Арабы снова пошли в наступление, но теперь их войско подчинялось твердой воле Сулеймана; оно действовало согласованно и решительно. Лучники были выделены в отдельные отряды; небо померкло от множества стрел, большинство которых летело в сторону ворот и главной башни, куда Сулейман нацелил основной удар. Богумил глубже надвинул шлем и прикрылся щитом; он обернулся и увидел Хрисулу. Стрела звякнула по ее золоченому шлему, оставив на нем вмятину. Он грубо толкнул ее в укрытие. Хрисула вскрикнула: она испугалась не столько стрел, сколько потемневшего от гнева взгляда Богумила. Зураб с удивлением посмотрел на нее; он только сейчас заметил, что этот стройный воин в золоченых ромейских латах — женщина.
Арабы показывали, что они не зря называют себя покорителями Вселенной. Их тридцатипятитысячное войско всей громадой надвинулось на Анакопию. Осажденные были не в силах его остановить. Богумил несколько отступил от края стены, дабы не соблазнять арабских лучников; он выпростал свой большой меч. Гуда взял на себя защиту Богумила и Зураба; он встал за окружность башни и приготовил свой лук-великан. Его колчан снова был полон, груда стрел лежала у ног. Штурмующие полезли на стены; осажденные сквозь узкие бойницы разили их с боков, на них лили горящую смолу, сбрасывали камни, но на смену убитым лезли все новые и новые.