У стен Ленинграда

Пилюшин Иосиф Иосифович

— Иосиф, я поползу одна, вон до того куста бурьяна, а ты наблюдай, нет ли поблизости немецкого снайпера. Я тебе дам знать, как только доберусь до куста..

Не ожидая моего согласия, Зина быстро уползла.. Скоро ее маскировочный костюм слился со снежной пеленой, и я потерял ее из виду. Я всматривался в каждый колышек, каждую жердь забора на околице Местанова, но увидеть хотя бы вспышку выстрела или перебегающего с места на место немца не мог.

«А если Зина не заметит запорошенную снегом мину?» Эта страшная мысль засверлила мозг. «Зачем я не остановил ее!» В висках стучала кровь, да

так сильно, что я не слышал выстрелов. Глаз слезился от напряжения, не хватало времени не только осмотреться по сторонам, но даже смахнуть рукой слезу — я боялся упустить вражеского стрелка, который мог заметить Зину и убить ее. Мне захотелось ползти как можно быстрее по ее следу, догнать ее, чтобы никогда больше ни на одну секунду не разлучаться с ней.

Я продолжал пристально вглядываться то в заросли бурьяна, то в дома на околице Местанова. Мне казалось, что прошла вечность, а Зина все не появлялась на условленном месте. Я потерял всякое терпение. Непреодолимое желание быть с ней рядом толкало меня вперед. Но вот зашевелились стебельки бурьяна…

— Зина! — невольно вырвалось у меня.

Она подняла марлю капюшона, и ее разрумянившееся лицо резко выделилось на снегу.

Я пополз быстро, не оглядываясь, по ее следу. Осмотрелся: впереди небольшой снежный холм, из-за которого не было видно домов деревни. На снегу в сторону холмика — следы человека. Пригибаясь к земле, забыв осторожность, я бросился бежать по этому следу.

— Ползи! Сумасшедший, заметят!

Я упал на снег и осмотрелся. Недалеко от меня лежала Зина, вернее, я увидел подошвы ее валенок.

— Иосиф, что случилось?

— Поволновался… Все пройдет.

— Я тоже. Не будем больше в бою разлучаться.

До Местанова теперь было не более пятисот — шестисот метров, но, где укрываются немцы, не было видно. Заснеженные крыши домов, казалось, своей тяжестью вдавливали в землю бревенчатые стены, окна виднелись на уровне снежного покрова.

— Фрицы, видимо, стреляют с чердаков. Нам необходимо отползти в сторону, чтобы их увидеть, — предложил я.

— Ползать по полю нет надобности, будем следить за улицей и палисадниками домов, — ответила Зина, согревая дыханием кончики пальцев левой руки.

Где-то совсем близко слева и справа открыли огонь станковые и ручные пулеметы, дружно захлопали винтовочные выстрелы.

«Наши подошли вплотную к Местанову», — подумал я с облегчением.

— Иосиф, видишь скирду соломы у стенки сарая?

— Вижу, а что?

— А ты лучше присмотрись к ней. Мне кажется, что солома шевелится.

— Следи за ней, а я буду смотреть за улицей.

В тот момент когда бойцы батальона Круглова обложили деревню со всех сторон, через наши головы пронеслись одна за другой очереди «катюш». На улицах, в огородах взлетели в воздух копны дыма и огня, разом загорелось несколько домов. Со двора одного горящего дома вырвалась на улицу пара светло-рыжих лошадей, запряженных в пароконные сани; они бешеным галопом понеслись вдоль деревни в нашу сторону. Испуганные взрывами снарядов, лошади усиливали бег. Из больших ноздрей их вырывались клубы пара. Они промчались мимо нас напрямик по полю, а когда выбежали на дорогу, послышался взрыв. С пронзительным ржанием лошади взвились

на дыбы и рухнули на землю.

— Иосиф, посмотри скорей, скирда соломы ожила! Из скирды, словно цыплята из-под крыльев клуши, высунулись головы фашистов и, будто испуганные появлением ястреба, разом нырнули в солому. Вдруг скирда поднялась над землею и повернулась на одном месте. Я успел увидеть спину одного из немцев. Зина в ту же секунду выстрелила в эту спину. Гитлеровец упал на землю. Один немец выскочил из соломы, забежал за угол сарая и, прижимаясь к стенке, стал глядеть в нашу сторону.

Перезаряжая винтовку, я думал, что Зина пристрелит фашиста. Она, видимо, ждала, что это сделаю я, а в это время немец по-своему решил свою судьбу: он сорвал с себя белую маскировочную куртку и, размахивая ею над головой, побежал навстречу советским бойцам.

Бой за последний опорный пункт немцев, прикрывавший подступы с севера к стыку шоссейных дорог Ленинград — Волосово — Кингисепп, разгорался. Гитлеровцы, окруженные со всех сторон в Местанове, дрались с отчаянием обреченных. Они вели пулеметный и минометный огонь из окон и чердаков домов. Повсюду слышались автоматные очереди и винтовочные выстрелы, но бой еще не дошел до рукопашной схватки.

Мы стреляли и по окнам, откуда вели огонь станковые и ручные пулеметы немцев. Вдруг Зина дернула меня за руку:

— Видишь немцев? — спросила она. — Да ты куда смотришь! Вон они возле дома, у высокого дерева, с минометом возятся.

Я едва разглядел минометчиков, как Зина выстрелила. Один немец упал на бок, два мигом скрылись за углом.

— Так-то лучше… Вздумали на глазах с минометом крутиться, — сказала Зина, перезаряжая винтовку.

Каждая минута боя приближала нас к рукопашной схватке. И как назло, повалил крупный снег. Он мешал видеть, что намеревается делать враг на улицах деревни.

— Иосиф, надо менять позиции, ничего не видно.

Мы не успели переменить свои позиции, как роты батальона Круглова ворвались в опорный пункт немцев. Завязалась рукопашная схватка. Автоматные очереди, разрывы ручных гранат, беспорядочная стрельба из окон, из-за углов домов, сараев, крики людей…

Я бегом направился к сараю со скирдой соломы. Зина бежала следом за мной. Откуда-то прострочил пулемет, пули зачокали вокруг, но не задели меня. Добежав до угла сарая, я оглянулся. Зины не было видно.

— Зина! — крикнул я.

Ответа не последовало. Я бросился назад по своему следу. Недалеко от того места, где мы вели стрельбу, увидел Зину: она лежала на снегу, поджав под себя ноги.

— Зина! Куда ранило? Что с тобой?

Она молчала. Ресницы дрогнули, но глаза не открылись. Румянец на лице поблек, губы сомкнулись. Она была мертва… Сколько я пролежал с ней рядом, уткнувшись лицом в снег, не помню. Я не слышал, когда прозвучал последний выстрел на улицах Местанова. С наступлением сумерек я взял на руки верного боевого друга, прижал к груди, как самое дорогое, — женщину, которую мой осиротевший сын называл мама, и унес в деревню. На улице меня встретил Найденов. Он молча сдернул с головы ушанку, прикусив губы, и пошел за мной туда, где у палисадника лежали подобранные погибшие товарищи. Я положил тело Зины рядом с ними.