У входа нет выхода
Шрифт:
– Дурашкин домик! – сказала она и снова нырнула в бурелом.
Рина честно искала поваленное дерево, когда Сашка вдруг прыгнул на нее кошкой и сбил на землю. Совсем близко Рина увидела Горшеню. Великан лежал на животе, прижавшись ухом к земле. Их он не замечал.
Было холодно. Рина спрятала ладони в рукава и подняла воротник шныровской куртки. Горшеня все слушал. Вид у него был отрешенный, как у голубицы, высиживающей яйцо. Трепетность огромного, нелепого тела, вбиравшего звуки земли.
Неизвестно, что услышал Горшеня, но внезапно гигант заволновался, резко сел на корточки и стал разрывать
Светало. Березовые стволы приобрели странную четкость и казались столбами света, поддерживающими низкое небо. Горшеня сидел на земле и, наклонив голову, что-то разглядывал. В руках он держал влажный короб, покрытый прилипшей землей. Внутри оказалась пропитанная смолой истлевшая тряпка. Горшеня бережно прижал ее к груди и стал нетерпеливо разматывать.
– Что там? – шепнула Рина, которой голова Горшени мешала видеть.
Как ни тих был ее шепот, Горшеня отлично его разобрал. Он вскочил, покачиваясь на длинных ногах, подлетел к Рине и без усилия вырвал из земли куст, под которым она пряталась. Сашка кинулся ее защищать, но Горшеня небрежно махнул рукой, и Сашка отлетел к поваленной березе.
Огромный, важный, он сурово нависал над Риной. Выпуклые пуговицы внимательно изучали ее. В них Рина видела свое перевернутое отражение. Рина обреченно пятилась, понимая, что ей не уйти.
И тут Горшеня сделал что-то совсем непонятное. Он грузно опустился, почти рухнул на колени и протянул Рине открытую ладонь. На ладони лежала укороченная нерпь того же типа, что и у Суповны. Серебристые фигурки на ней были знакомы Рине: кентавр, русалка, лев и сирин. Кроме того, со стороны пульса в коже был продавлен контур какого-то животного. Самой фигурки не было.
– Твоя! – сказал Горшеня и с необычайной ловкостью накинул нерпь на запястье Рине.
Она оказалась массивной. Рина ощущала исходившее от нее тепло. Сырость не повредила нерпи. Сохранилась она неплохо, если не считать шнурка, который окончательно расползся, и двух зеленоватых пятен плесени с наружной стороны.
– Кто просил отдать ее мне?.. И фигурки тут одной нет! Где она? – быстро спросила Рина.
Горшеня распахнул огромный рот. Верхняя часть горшка поднялась вместе с глазами. Рина не сразу поняла, что это улыбка. Гигант поднялся, отряхнул с тулупа глину и пошел в чащу, повторяя:
– Я Горшеня – голова глиняная, пузо голодное!
Глава 10
НОВАЯ ПОКЛОННИЦА ДИОНИСИЯ БЕЛДО
На войне ставят к стенке не того, кто убил мало врагов или стрелял из винтовки с закрытыми от ужаса глазами или тихо кричал: «Ура!» Ставят к стенке тех, кто дезертировал. Просто бросил свой пост и убежал.
В кабинете у Кавалерии сидел Афанасий и, показывая, что он тут свой человек,
– Император, вы жертва собственных капризов! При всем моем уважении, надо было назвать вас Тузиком. Простое, надежное, благодарное имя! – сказала Кавалерия и, взяв Октавия за ручку на шлейке, сдернула со стола.
– Прочь, животное! В будку и на цепь! – велела она.
Октавий ушел под ажурный столик и с оскорбленным видом улегся на подушку.
– Теперь главное! – продолжала Кавалерия. – Помнишь, ты говорил о встрече ведьмарей в психологической школе?
Афанасий перестал дразнить Октавия ногой под столом.
– Вы сказали: у нас нет цели, оправдывающей риск, – произнес он сладким голосом школьного ябеды, который с наслаждением сообщает любимой учительнице, что она села на булочку.
Кавалерия посмотрела на него умно и устало. Откинулась на спинку кресла, закрыла глаза. Веки у нее были подрагивающие, с голубоватыми жилками.
«Когда она ныряла в последний раз? Наверное, все-таки сегодня… Скулы как бумажные», – подумал Афанасий. Кавалерия дрогнула веками, не открывая глаз.
– Раньше все было ясно, – сказала директор ШНыра. – Ведьмари возникали из неустоявших шныров. Вся их элита – бывшие шныры, которые еще помнят стены, коридоры школы, как гремят поилки в пегасне… Это не то чтобы поддерживало баланс, но мы точно знали, что на одного шныра приходится примерно по три ведьмаря, считая по одному из каждого форта. Они даже сохраняли определенный трепет перед закладками. Уважение к ним, что ли… Пусть к этому трепету примешана ненависть, но все же базовое чувство именно уважение.
– И что, это что-то меняет? – спросил Афанасий.
– Юноша, меняют и меняются на блошином рынке! Речь о другом! – нетерпеливо сказала Кавалерия. – Гай – а такие решения не принимаются самостоятельно, без болота – раздул резервы фортов. Его люди набирают рекрутов. По возможности, молодых, потому что у них выше способность к адаптации. Фактически это ведьмари нового поколения, для которых двушка – не реальный мир, на котором они сами хоть раз были, травы которого касались руками, а ерундистика. У них другой подход к жизни: сделал работу – получил псиос. На остальное им плевать.
– Это их сложности, – поморщился Афанасий.
– Это наши сложности, – с нажимом сказала Кавалерия. – Новые ведьмари жестче прежних. У них нет идеалов. Их не выбирали золотые пчелы. Они никогда не плакали. Никогда не были в ШНыре. Им ничего не нужно, кроме псиоса. Они перегрызают горло просто затем, чтобы в болоте это заметили и поощрили. Тревожный симптом!
– Почему?
– Он демаскирует намерения эльбов. Яснее ясного говорит, что, если эльбам удастся сломить защиту ШНыра, они выберут тактику постепенного порабощения. Вначале элиту, а потом и всех людей без исключения превратят в рабов-манипуляторов, которые будут готовить наш мир к тому, чтобы он слился с болотом.