У времени в плену. Колос мечты
Шрифт:
И пригрел при себе сей Дмитрий капитана по имени Георгицэ, сына Дамиана Думбравы, бывшего пыркэлаба Лэпушны. Коий капитан, глаголящий и читающий на славянском, ездил по велению Дмитрия-воеводы дважды к царю, в столицу его Москву, с просьбой привести москалей и напасть с ним на Землю Молдавскую. И сей капитан Георгицэ зелен в семени своем и злокознен, и склонен во всем ко злу. Так что просим тебя: возьми и поймай, и низвергни с престола Дмитрия-воеводу, изменника... Писано мною, Костаке Лупулом, собственной рукой, в чем и расписываюсь...»
— Мерзавец опоздал, — сказал
— А как же!
— Каков же он из себя! Высок, силен?
— Высок и могуч, как раз таков, каким положено быть прославленному и мудрому монарху. Ходит меж своих генералов, как меж простых драгунов, без надменности и похвальбы. Я видел своими глазами, как он взошел на галеон и дернул за мачту... Да разнес в пух полковника, доказав, что мачта — гнилая и надо ее сменить...
— А что бороды боярам пообрезал — то правда?
— И то правда. Длинная борода, говорит царь, — лишняя обуза. Уродует человека, старит его и ленивит. Ему же по нраву только пригожие и прилежные в деле мужи.
— Так бы сделать и у нас с такими, как Костаке Лупул. Чтобы не грабили нашу землю и не изменяли князю, — вздохнул Константин Лупашку.
— Бороды бородами, не в них дело, — вмешался Костаке Фэуряну. — Просто надо пробить у каждого в башке по большой дыре, дабы вложить хоть капельку разума, чтобы не бодали друг друга, словно рогатые дьяволы...
— Придет, может быть, и для этого время, — кивнул Лупашку. — Ибо до времени чирий растет. Так прошу, ваши милости, испейте!
Вино было сладким и холодным. Когда все выпили, в шатер ворвался вихрем гайдук с устрашающим взором.
— Что с тобой, Тимофей, откуда спешишь?
— Атаман, — сообщил Тимофей торопливо, — московский царь переправился через Днестр и подошел к Загранче. Оттуда повернул вниз, к Пруту. Есть слух — добрался до столицы.
— Добро, друг Тимофей. Крикни там ребятам — пусть готовятся выступать... — И повернувшись к гостям: — Больше ждать нельзя. Отряды из других кодр торопятся и догоняют нас.
Послышался шум колес, зазвенели колокольцы.
— Едет юная госпожа!
Все вышли из шатра. И увидели приближавшийся возок, запряженный четверней. Каждая лошадь была украшена цветами и колокольцами, и на каждой скакал гайдук.
— Всегда они что-нибудь придумают! — развеселился Константин Лупашку.
Гайдуки осадили коней:
— Тпру, огневые! — крикнули все четверо в один голос.
В середине поляны двое парней подхватили разгоряченных коней под уздцы. Другие двое помогли выйти Лине. Девушка была бледна как полотно и так ослабела, что едва держалась на ногах. Костаке Фэуряну бросился к дочери. Она зарыдала на груди у отца.
— Пошли вам бог здоровья и счастья, пане Костаке, — пожелал Костаке Лупашку. — Все плохое забудется, и раны затянутся. Отправляйтесь же, ваши милости, домой. От меня, прошу, возьмите в подарок возок и коней: пусть останутся
Город Яссы встретил их волнением и шумом. Улицы кишели торговым людом. Нельзя было понять, кто уходит, а кто приходит, кто кого бьет и кто за кого заступается. Одни торопливо погоняли волов и коней, ища место, где бы их надежнее спрятать. Группы мужиков, ругаясь и подозрительно оглядываясь, спешили куда-то, шагая гурьбой посередине дороги.
Фасады домов были в грязи и в трещинах, всюду виднелись поваленные заборы и стены, разбитые окна. Двери и ставни лавок были сорваны, сломаны. Мальчишки швыряли друг в друга осколками стекла, камнями и козьим пометом. Тут и там валялись окровавленные человеческие тела, брошенные и всеми забытые. То были большей частью турки, убитые палицами или саблями, а затем затоптанные подошвами постолов и сапог. На перекрестке компания мужиков выкатила бочку вина, выбила днище и распивала содержимое черпаками и кружками, хохоча и толкаясь.
Возле стен церкви святого Николая появились два господаревых глашатая на горячих жеребцах в позолоченной сбруе. Один, поднявшись в стременах, протрубил на три стороны в рог. Народ всколыхнулся и подался поближе. Второй глашатай, усатый великан, развернул желтоватый цветом лист и громовым голосом возвестил:
— Повеление господаря земли нашей, его высочества Дмитрия-воеводы Кантемира!
Подняв перед собой бумагу на уровень глаз, время от времени спотыкаясь на трудном слове, глашатай снова наполнил окрестности громовым голосом:
«...Со времени прадедов и добрых родителей наших враг христианства пустошил нас своею грозной силой, выказывая особое жестокосердие свое. Когда же, скрыв под овечьей шкурой несытое волчье естество, прежадное до невинной христианской крови, в начале подпадения земли нашей под господство его и пророка Мухаммеда, Богдан-воевода, сын Штефана-воеводы, полноправный господарь, заключил клятвенный мир с тем условием, чтобы Земля Молдавская не была обложена иною данью, чем четыре тысячи золотых в год, сорок коней, двадцать четыре сокола, после сдачи коих не надлежало бы чинить никакого насилия земле нашей.
Но язычник неверный и клятв не блюдущий слова своего держать не стал, но совершил множество нападений с насилиями на страну нашу, разрушил укрепления и крепости, иные же взял во свое владение. И сам, под вымышленными поводами, дозволял нередко татарам зорить и грабить Землю Молдавскую дотла, забрал в жестокое рабство ее жителей, лучших наших бояр, советников и курян, уводил похотей своих ради великое множество честных их дочерей и жен; да еще старался привести в свою поганскую и тиранскую веру тех девиц и жен, господарей страны и других лучших людей, со всеми их семействами, применяя для того всяческие пытки и грозя смертью. Такое испытали мы на себе сами, когда старался он извести нас открытыми и тайными вымогательствами и прибавлял каждодневно различные поборы, известные вам.