У времени в плену. Колос мечты
Шрифт:
Кантемир потрепал дивного коня по холке и вышел из конюшни. И тут заметил, что слуги у кованых железных ворот с поклонами впускают не званного им гостя. То был богатый и важный князь — Александр Кикин. Кантемир познакомился с ним здесь, в Москве. Видел и в Петербурге — Кикин с лестью на устах вертелся в окружении царя.
Оба с достоинством приветствовали друг друга, пожали друг другу руки. Александр Кикин заявил:
— Я прибыл без приглашения вашей светлости, досточтимый принц и князь, не жданный вашей светлостью, и прошу меня за это простить. Не по делам политики приехал я и не по торговым. Побывав у приятеля неподалеку от вас, решил ненадолго зайти проведать. Пожелать вам всяческого благополучия и отправиться дальше.
— Благодарю
Кикин ткнул тростью в направлении дворца.
— Отличные палаты, ваша светлость.
Кантемир не спускал подозрительного взгляда с посетителя. В левом глазу князя белело пятнышко — не более снежной пушинки. Этот глаз у него был меньше второго, и зрачок, казалось, постоянно подпрыгивал позади белого пятна, стараясь выскочить из-за него.
— Отличные конюшни, прекрасные лошади, добрые слуги, — продолжал хвалить Кикин, помахивая в хорошем настроении тростью.
В саду, разбуженном дыханием весны, было полно челяди. Одни срезали с деревьев сухие ветки, другие окапывали их, третьи работали граблями.
— А какой чудесный сад! — воскликнул гость. — Когда зазеленеет листва и раскроются венчики цветов, прекраснее места не сыскать во всей России. Только дурак мог бы небрегать таким дивным уголком. Только нам с вами до таких местечек скоро будет далеко — не дотянуться. Его царское величество государь наш Петр Алексеевич приказывает нам всем переезжать к устью Невы, в тамошние болота да трясины.
Они пошли по извилистой тропинке по середине сада. Под лаской щедрого солнца ступали размеренно, будто считая шаги. Время от времени один из них нагибался, чтобы пройти под низко нависшей ветвью. Кантемир порой задерживался, рассматривая набухшие почки. С какой целью к нему явился Кикин? Ведь ясно: он здесь неспроста. Может быть, это — один из тайных противников царя, старающихся переманить на свою сторону людей, верных Петру?
— Не ведаю, как мыслите вы, исконные князья России. По моему же скромному суждению, новая столица — не прихоть царя, но истинные врата к счастливым берегам свободы и цивилизации, — осторожно промолвил Кантемир. — Пушки новой крепости и Петербурга возвещают королям и императорам, что Российская держава не станет более мириться с беззакониями своих спесивых соседей.
— Святые слова, князь и принц Кантемир. Честь и славу народа нашего следует защищать и держать высоко. Только слишком многое творится по пустым замыслам, из-за упрямства малодумца. Пусть так, Петербург — врата. Пусть крепость его неприступна. Пускай ее солдаты играючи разделываются с врагами. Но зачем переводить туда двор? К чему переселять туда честных наших бояр? Зачем отрывать их с корнями от дедовских гнезд и развеивать по ветру бедствий? Не сатанинское ли это дело?
Петр с первых лет царствования вогнал немало булавок под толстую шкуру российского великого боярства. Словно не хотел поступать с ним, как полагается, — ни по-человечески, ни по-царски. Не знал ни отдыха, ни сна. Не имел терпения. Россия, словно разпорошенный муравейник, приходила в ужас от его поспешности. Князей и бояр растрясло до самых печенок. Всем пришлось взяться за работу. Заняться торговлей. Изучить мануфактурное дело. Давать деньги на корабельное строительство и пушечное литье. Рушился старинный уклад. Прошел слух — явился-де в мир антихрист. Ибо где еще было слыхано: каждому дворянину вменили в обязанность построить себе баню и мыться в ней каждую неделю, а то и чаще!
В лето 1700-е, по наущению своих немецких советников, царь начал большую войну против шведов, которыми тогда правил неустрашимый король Карл XII. Российское войско не встало еще как следует на ноги, не научилось обращению с новым оружием, не привыкло к регулярному воинскому строю. Враг не раз рассеивал его и гнал по снегам и болотам севера. Храбрые солдаты гибли в боях или угонялись в плен. В руки противника попало несколько генералов и министров. Но Петр не желал отступать. Свирепея, царь приказывал
Поставив на колени польского короля Августа, Карл вторгся на Украину, нацеливаясь на Смоленск и Москву. Но под Полтавой споткнулся и свалился с коня. Его грабительская армия была стерта в пыль.
Взяв Ниеншанц, Петр Алексеевич прогулялся по невскому устью и заливам и приказал заложить на Заячьем острове; по-фински — Янни саари — мощную крепость, позднее названную Петропавловской. Для руководства фортификационными работами был приглашен итальянский архитектор Доменико Трезини. Вскоре на царском бастионе воссиял фонарь маяка, извещая шведский флот о том, что новая твердыня вошла в полную силу. Влюбленный в здешние водные просторы, Петр велел пригнать тысячи мужиков — рыть канавы и каналы, строить земляные и каменные укрепления. Затем повелел своим советникам возводить себе на том месте дворцы. После советников такой же приказ получили именитейшие бояре. На дикой прежде пустоши начало расти поселение. Все более ширясь, оно стало превращаться в город. В конце концов в это место была переведена столица государства. Шведам пришлось уразуметь, что русский флаг будет развеваться вовеки веков, а англичанам, голландцам и другим народам — что Россия готова торговать на Балтийском море с каждым, кто того пожелает.
Все это, однако, мало радовало князя Кикина. Чуть покачиваясь на ходу рядом с Кантемиром и щуря глаз с белым пятнышком, князь возмущался:
— Не жаль царю нас, вот в чем дело. Продался иноземцам. А не продался — дал им себя окрутить.
Кантемир слушал со все большим неудовольствием. На что надеется Кикин, так яростно нападая на своего государя? Почему так уверен, что его слова не будут переданы царю? На это могут быть три причины. Либо у князя в столице есть надежные и могущественные сообщники, желающие завлечь в свои сети молдавского господаря, либо он полагает, что Петр не поверит доносу чужестранца на русского вельможу. Наконец, он мог пытаться вызвать Кантемира на откровенность и по повелению шпионской службы самого монарха...
Дмитрий отвечал с прежней осмотрительностью:
— В делах властителей, господин Кикин, отражается божья воля, стоящая выше человеческого разумения. Не нам с вами их судить.
— Да, да, не нам, — покачал головой князь. — Но как терпеть, если огонь поджаривает нам пятки? Боюсь, что царь наш просто нездоров... Ибо есть ли на свете муж, во здравии ума способный оставить московское изобилие и удобства и по своей воле увязнуть в тех северных топях?
— Философ Фалес Милетский сказал: «Мудрейшее из сущего — время». Пусть время и поможет нам вынести наилучшее суждение о делах, которые сегодня нам кажутся полезными или вредными. Петр Алексеевич тщится связать помыслы своих подданных в единый узел и направить к единой цели. Так что примите, сударь, мой совет: не желайте ему зла.
Золоченая трость князя все реже отбивала ритм шагов.
— Далека философия вашей светлости, принц, от наших будней и невзгод, — пробубнил он с разочарованием. — Но я не сержусь на вас. Я излил перед вашей светлостью горечь души моей; иного же в мыслях не держу, так что подозрения ваши напрасны. Тревога знатнейших людей Земли Русской о будущем нашем острее и глубже, чем беспокойство, которое у нас вызывают дела его царского величества. Царь надменен и легкомыслен, царь ищет славы в походах и войнах. С другого боку, проклятые иноземцы, призванные им на Русь, пьют нашу кровь и бесчестят нас. Эти новые приятели царя опаснее, чем турки или шведы, зарящиеся на земли державы...