У времени в плену. Колос мечты

Лесня Санда

— Никогда эта нечестивая гяурская девка не станет мусульманкой! — охая, сказал он. — У меня на глазах она ела свинину! И не только себя осквернила, но и меня соблазну подвергла!

Паша усмехнулся. Что ему до того, что она осквернила себя свининой? Такой, поганой душой, он желал ее еще сильней. Но надежды его развеялись, как дым на ветру, когда от султана был получен приказ немедля отпустить девушку к ее жениху.

Скрепя сердце, кляня про себя все на свете, он потребовал от постельничьего две тысячи золотых выкупа и отпустил Екатерину.

Стоя у окна и наблюдая, как увозят прекрасную девушку, он с досады кусал губы.

— Рано или поздно, — прошептал паша, — она все равно будет моей!

Благополучно

проделав остаток пути, Катаржиу со своими людьми и Екатериной добрались до пределов Молдавии. На Пруте навстречу невесте выехали Василе Лупу и бояре и посадили прекрасную княжну в золоченую карету. Все были ошеломлены красотой ее, но пуще всех логофет Штефан Георге Чаурул. За свадебным столом сидел хмурый, его грызла чудовищная зависть. Вскоре он покинул пир и приказал слугам отвезти его в усадьбу в Броштены. Там он позвал лэутаров и заставил их непрестанно играть. Всю ночь пил он в одиночестве и рычал на музыкантов:

— Пойте дьяволы, не то всех саблей порублю!

Лэутары дрожали от страха и пели:

«То ли в гору, то ль в долину, Слышна песня про чужбину: Так любимая поет, Слезы с горя льет да льет».

Терзался Чаурул, надрывал свое сердце, смертельно завидуя воеводе. Не знал он тогда, что другая девушка, далеко не такая красивая, заберет его в свои руки, переступит порог его дома и всю эту пылкую страсть направит на себя. И той боярышне, крепко спавшей под присмотром икон и недремлющего родительского ока, даже не снилось, что вскоре она станет супругой такого знатного и богатого боярина, каким был Штефан Чаурул. Все произошло по воле случая.

* * *

Вечерело. Комната наполнялась таинственными тенями ночи. Слуги зажгли свечи в подсвечниках И молча удалились, оставив мужчин одних.

Василе Лупу сидел в кресле и, думая о своем, рассеянно слушал неторопливую речь Варлаама. То были редкие в жизни молдавского воеводы часы, незамутненные заботами и неприятностями, когда он мог спокойно беседовать с мудрым Варлаамом и думать о делах государства.

— С той поры, как основана у нас высокая школа, науку добрую получают молодые боярские отпрыски. Окромя их, есть там и которые из бедноты, но с даром божьим. В ясской печатне вышли первые книги на языке нашей земли. Изгоним подобным образом темноту и невежество, что смертью души являются.

— А как с правилами?

— Стараниями наших и греческих книжников завершаются: напечатаем в печатне, что при церкви Трех святителей.

— Монастыри, починке подлежавшие, уже поправлены?

— Поправлены, твоя милость. И стены укреплены и прочее, что требовалось, сделано. Потому как не только служению богу сии святые обители предназначены, но и быть крепостями в лихолетье.

— Что пишет митрополит валашский Штефан о болезни их господаря? — спросил воевода в надежде, что бог скоро призовет Матея к себе. Господарь Мунтении уже несколько недель был прикован к постели тяжкой болезнью. Вновь открылась старая рана на ноге, грозившая ему смертью. Сие известно было Лупу, и он со дня на день ждал вести о кончине валашского князя. Желание занять и валашский престол с новой силой вспыхнуло в душе воеводы.

— Господь отвел длань смерти от своего помазанника, — сказал Варлаам. — Пишет митрополит Штефан, что не будь лекаря, посланного принцем Ракоци, дни его были бы сочтены.

Господарь удивленно поднял брови.

— Лекарь Ракоци! Каким же путем попал он к Матею?

— Когда принц прослышал про болезнь воеводы, он тут же велел своему лекарю поехать

и сделать все, что в его возможностях, дабы спасти Матея от страданий. Но вот, когда тот спускался с гор в Валахию, говорят, встретили его несколько бояр и якобы сказали, что их воевода уже здоров и не нуждается в помощи, так как подле него находится весьма искусный польский лекарь. Тогда лекарь Ракоци, довольный, повернул обратно. Но по дороге вдруг подумал, что лучше все же было бы поехать в Бухарест и своими глазами увидеть болящего. А иначе как доложить принцу о порученном ему деле? Больного-то он не только не пользовал, но даже не видел. И так, прибыв для всех неожиданно и осмотрев рану воеводы, велел он позвать польского лекаря, а когда тот явился, спросил, какие снадобья прикладывал к ране, что нога распухла до самого бедра? Лях попытался скрыть правду, но не сумел, потому как тот лекарь распознал его подлость. А когда поляка прижали немножко, он тут же указал на бояр, заплативших ему, чтобы он убил воеводу.

— И что же сделал с ним Матей?

— Смерти предал. И не одного его, но и тех бояр, что сговор с ним имели.

Тень недовольства легла на лицо Лупу. Это не ускользнуло от глаз Варлаама и он понял, что для него смерть валашского воеводы одновременно была и долгожданной, и желанной. Огорченный мелькнувшей мыслью, митрополит поднялся с кресла. Воевода бросил на него быстрый взгляд.

— Скажи, твое преосвященство, в каком монастыре принял постриг мой спафарий?

— В Путне, твоя милость. Однако он не долго оставался там, а попросился отпустить его в мир.

Варлаам ушел, оставив господаря со своими невеселыми мыслями. Выходит, зря надеялся на то, что престол Мунтении окажется, наконец, свободным. Зря слал он дары и деньги визирю, прося его, чтобы в случае смерти старого воеводы господарем поставили брата его, гетмана. Напрасными оказались его старания умаслить жирными пешкешами и других знатных лиц. Матея обходила не только угроза низложения, но даже сама смерть.

Однако же исцеление воеводы полностью не обескуражило Василе Лупу, он стал искать новые пути для получения престола Мунтении. Влаговоливший к молдавскому господарю великий визирь, глаза и уши султана Ибрагима, стал подбивать повелителя всех турок схватить Матея и доставить в Царьград. Для этого отправил визирь в Валахию Синана-пашу с войском. Обманным путем он должен был заманить Матея, схватить его и отправить в Порту. Перейдя Дунай у Браилы, Синан с войском направился к Бухаресту. Воевода Матей, почуяв недоброе, тут же послал ему навстречу своего спафария, дабы спросить пашу, куда он путь держит.

— Держим мы путь в Буду, — ответил Синан-паша, — и поелику дорога была трудной, хочу дать войску несколько дней отдыха. Приглашаю вашего воеводу вечером на пир.

Выслушав спафария, Матей понял, что турки задумали схватить его.

— Пускай Синан-паша пирует в одиночестве. А мы тем временем подготовимся к сражению. Построить войско и всем готовыми быть встретить опасность, что нависла над нами. А одновременно нагрузить десять больших подвод с продовольствием и взять из казны десять кошельков с золотыми для паши и сорок для великого визиря и срочно отправить в турецкий лагерь. А паше пускай спафарий скажет, что я хвораю и желаю им доброго пути.

Синан-паша взял пешкеш и покинул страну, переправившись на левый берег Дуная. Великий же визирь, получив свой куш, решил не трогать старого воеводу. Эта весть дошла, когда Лупу обедал вместе с боярами. С досады он хватил бокалом венецианского стекла о стол, обрызгав красным вином лица и одежды сидевших рядом бояр.

23

«Подобно воде текучей, так и течение жизни не останавливается».

Мирон Костин