У времени в плену. Колос мечты
Шрифт:
— Эгей, дорогой! — захлебнулся от неожиданности Мандря, — Это чистое золото! Лопни глаза мои, если не так! Золото! Мо! Зо лото! У тебя легкая рука!
Освободили самородок от каменной рубашки. Каждый взвесил его на ладони и, пьяные от радости, хохоча и гикая, бегом пустились вниз. Их встретили цыганки и стали целовать самородок. Теперь они и их дети будут сыты. Шесть ока [24] чистого золота, это не шутка!
Послали кого-то в долину, в село, за брагой и брынзой, уселись вокруг огня и стали пить, есть и петь. Все быстро захмелели, но не столько от выпитой браги, сколько от того, что теперь они вольны и сыты. Наний сидел скучный. Жалел, что не успел спрятать самородок. Кучу денег можно за него получить. А если в поясе деньги, тебе всюду хорошо. Остановился бы в каком-нибудь городе, купил лачугу, пару хороших лошадей и стал
24
Старинная турецкая мера массы и емкости, равная 1,52 кг.
До полуночи пели и плясали цыгане, а потом положили самородок в кожаную суму и счастливыми легли спать. Наний дождался, пока все уснут, вытащил самородок, спрятал его за пазухой и тихонько вышел из шатра. Луна скрылась за темным облаком, будто не желала быть свидетельницей того, что натворил человек, бегущий, как безумный, через поле.
В Яссах он пошел к ростовщику и обменял золото на талеры, после чего отправился по городам, пока не достиг Галац, где и остановился. Город ему чрезвычайно понравился. Сюда приходили из-за границы корабли и баркасы, разгружали свой товар, грузили местный и пускались вверх по Дунаю. Одно время Наний шатался по набережной, принюхиваясь, как лягавая, слушая, что говорят в корчмах, и решил заняться торговлей белым рогатым скотом, за которым приезжали купцы со всех концов Европы. Молдавские волы пользовались известностью и своим нежным мясом, и как тягло. Тогда он купил стадо, пригнал скот и хорошо на нем заработал. И так несколько раз. Дело то ему понравилось. Он накупил себе одежды, лошадей и бричку и сидел за одним столом с иноземными купцами, пил с ними и заключал сделки. Таким путем он познакомился с крупным стамбульским скототорговцем, знаменитым Сулейманом Арали. То ли того настигала старость, то ли понял он, что сокрыто в этом неказистом купчишке, но турок предложил Нанию поступить к нему на службу. Он согласился и вскоре уже ехал вместе со своим новым хозяином в великий город Стамбул.
Неделю целую шатался Наний с разинутым ртом по городу, оглушенный суетой, богатством мечетей и домов турецких вельмож. Но больше всего поразил Нания султанский дворец, у ворот которого стояла стража в дорогих суконных нарядах.
Старый Сулейман не дал ему долго прохлаждаться. Позвал к себе и сказал:
— Поедешь в Валахию и пригонишь двести голов скота. Пошлину уплатишь, сколько положено, и не задерживайся — ждут купцы с кораблями в Галате.
Наний отправился. А когда возвратился, то застал старика в постели. У Сулеймана отнялись ноги и он вынужден был все свои торговые дела передать Нанию. Счетные книги он пока держал у себя, но все сделки с купцами совершал Наний. И много кошельков попадало в его карман, потому что одно писалось в книгах, другое переходило из рук в руки. У него было много знакомых среди торговцев на стамбульских базарах. По-турецки он еще говорил плохо, но чтобы купить и продать, много слов не требовалось. Со временем Наний познакомился и с купцами другого сорта, бывшими не в ладу с законами земными и небесными. То были люди с хищным взглядом, с руками, умевшими ловко пользоваться дубиной и арканом. Встречался с ними в доме корабельщика из Ассаматы. Там вытряхивали из своих кошельков на палисандровый стол добычу самые опасные в великой Оттоманской империи разбойники. Иногда на стол выкладывались отрубленные, задеревеневшие пальцы в перстнях и кольцах, уши, в мочках которых поблескивали бесценные сережки. На всем лежала печать убийств. Однако он не гнушался покупать, потому как продавалось все это по ничтожной цене, а золото, как известно, не пахнет. Почти четырнадцать лет пробыл Наний в доме прикованного к постели старого купца. За это время ему удалось накопить кругленькую сумму. Деньги свои и драгоценности он держал в стальном ларце, который закопал во дворе под инжирным деревом. Он собирался покинуть Сулеймана. Дом подыскал, чтобы открыть свою лавку и привести свою избранницу. Но судьба смешала карты, и в мгновенье ока все планы пошли прахом.
Был жаркий летний день. Наний возвращался от своей прекрасной Марии, гречанки с Фанара, переполненный счастливым чувством оттого, что она согласилась выйти за него. На перекрестке улиц Наний увидел группу янычар, которые с саблями наголо вели по улице мужчину с исполосованной в кровь спиной. Нанию его смуглое лицо, с острыми скулами и сросшимися бровями, показалось знакомым.
— Кто этот человек и почему его ведут под стражей янычары? — спросил он какого-то уличного зеваку.
— Это большой разбойник. Его схватили в доме
— Проклятый! — кричала женщина. — У него где-то здесь пристанище!
— Всех переловят, ханум, — сказал бородатый старик в феске. — Поставят босыми ногами на жар, язык быстро развяжется.
И тут Наний вспомнил. Это тот, у кого он несколько лет назад не раз покупал и золото, и ценные украшения. Дрожь пробежала по его телу. Под пытками разбойник скажет все. Сперва в руки янычар попадет корабельщик из Ассаматы, а тот уже выдаст и его.
Страх погнал Нания вперед. Мысли смешались в голове. Нужно немедля что-то делать. Бежать из города, переселиться в другую страну, может, его след потеряется. Но что он скажет старому Сулейману?
Придя домой, он выкопал ларец и положил его в мешок, туда же кинул белье на смену и уже собирался было зайти к старику, как услыхал женский плач. Он вышел на крыльцо и спросил самую молодую из жен Сулеймана, что случилось.
— Скончался достойнейший супруг наш Сулейман-ага! О, аллах, что нам теперь делать? На кого он нас покинул?
Наний не стал узнавать, на кого покойный купец покинул своих жен, а заторопился:
— Пойду в Мекку просить аллаха упокоить душу его, — объяснил он свой поспешный уход. — Для меня Сулейман-ага был все равно, что отец родной!
Под благословения заплаканных женщин, Наний дошел до конца улицы, а оттуда вместо того, чтобы свернуть к Галате, направился вверх, к Богдан-сараю, где обычно останавливались рыдваны приезжавших из Молдавии бояр. Задумал Наний возвратиться на родину, которую покинул много лет назад. В Богдан-сарае стояло великое веселье. Шел пир горой в честь восшествия на престол нового господаря Василе Лупу, который на следующий день должен был со всей свитой отправиться в Молдову. Наний вошел во двор вместе со знакомым купцом, в колымаге которого он и проделал всю дорогу до Ясс. Границу пересекли благополучно, без досмотра. К тому же, путешествие ему ничего не стоило, ел он и пил в усадьбах со свитой воеводы. В Яссах же купил себе дом в Мучной магале и стал жить там с одним-единственным слугой. Наний был так скуп, что даже собаки не завел, говоря, что кормить собаку — чистый разор. Из Страха, как бы слуга не обманул его, он самолично покупал все необходимое, стараясь брать, что подешевле. Одежду носил годами, пока она не превращалась в лохмотья. В городе Наний держал три лавки, но больше занимался ростовщичеством. Его считали самым богатым заимодавцем во всей стране. Некоторые поговаривали, что он даже числа своим червонцам не знает. Однако в этом-то они ошибались. Знал счет своим деньгам Наний, до последней копейки. Все кошельки он хранил в окованном железом сундуке, одновременно служившим ему и постелью.
Вернувшись из господарского дворца, Наний запер дверь на засов, поднял крышку сундука и извлек из него козлиной кожи суму, полную драгоценностей, привезенных некогда из Стамбула. Подсчитал стоимость каждой из них, взвесил на ладони и понял, что совсем неплохо заработает.
Таким образом, в силу какого-то неписаного закона, привезенным из Стамбула богатствам предстояло вернуться в прежние места, чтобы украсить другие руки, другие шеи, передавая свое сияние тем, кто будет их носить, и они вновь станут источником счастья и падения.
Новый султан Ибрагим сидел в диванном зале на своем золотом троне. Лицо его было смугло, глаза впалые, взор утомленный. Несмотря на молодость, на лбу его пролегли глубокие морщины. Две складки, окаймлявшие тонкогубый рот, придавали лицу одновременно выражение жестокости и презрения. Как и его покойный брат Мурад, был Ибрагим рабом наслаждений.
Господаря Василе Лупу ввели, поддерживая под руки, двое вельмож. Через каждые семь шагов он низко кланялся султану. Остановившись на ковре посреди зала, он сказал:
— Долгих и счастливых лет тебе, повелитель!
Ибрагим глядел на него сквозь полуопущенные веки, потом, не поворачивая головы, сказал великому визирю:
— Говори то, что ты должен сказать!
Визирь кашлянул в кулак и заговорил высоким тонким голосом:
— Султан, наш повелитель, милостиво согласился продлить твое княжение. И впредь будь верен. Служи честно и исполняй священные его повеления, которым весь мир подчиняться обязан. Иначе ты знаешь, что ждет тебя.
Василе Лупу стоял смиренный, опустив глаза. Но в сердце его клокотала ненависть. Никогда поганые не забывают об угрозах. Но господарь ничем не выдал своих чувств. Подошел и поцеловал полу султанского халата и положил к ногам его саблю в золотых ножнах с рукоятью, усыпанной драгоценными каменьями, ларчик с драгоценностями необыкновенной красоты, взятыми у ростовщика Нания, золотые бокалы работы венецианских мастеров.