У юнги тоже сердце моряка
Шрифт:
Снова послышался топот подкованных сапог - теперь уже со стороны передовой.
Гитлеровцы шли медленно, втягивая головы в плечи, дрожа от холода. Автоматы они не держали в руках, а повесили на шеи. «Ползут, как мокрые курицы, - подумал Кайда и отметил:-Расчёт у нас правильный».
Раздался короткий залп из восьми автоматов. Гитлеровцы повалились как подкошенные. С минуту матросы ждали. Нет, ни один не поднялся.
Но вот из здания трёхэтажной школы взвились осветительные ракеты: у фашистов начался переполох. Ещё бы, стрельба шла у них в тылу.
Матросы лежали, прижавшись к земле. Ракеты
– Ходу, братва!
Было ещё темно, когда матросы вернулись к своим. Кайда доложил командиру взвода о результатах разведки, тот доложил командиру боевой группы, а командир группы - майору Куникову. Куников приказал командиру боевой группы Ботылёву утром продолжать наступление, но предупредил:
– Людей у нас мало. Растягивать оборонительную линию нельзя. Выберите удобный рубеж и закрепляйтесь.
На рассвете отряд Ботылёва перешёл в наступление.
Удалось пройти одну улицу. На второй матросов встретил сильный огонь противника.
Пришлось залечь. Оказалось, что гитлеровцы подтянули сюда резервы.
Николай Уткин выкатил свой «максим» на перекрёсток и открыл огонь по пулемётному гнезду - находилось оно на чердаке дома через улицу. Кайда расположился невдалеке и стал стрелять по немецким автоматчикам, засевшим в соседнем доме.
Неожиданно «максим» замолк. Кайда оглянулся: Уткин лежал лицом к земле, раскинув руки.
Кайда подполз к нему, спросил:
– Что с тобой, Утя?
Уткин повернул голову, простонал:
– Засекли фашисты проклятые. Пулемёт повредило. В ноги я ранен…
Кайда взвалил боевого друга себе на спину и отполз за полуразрушенный дом.
Перебинтовал Уткина, уложил между камнями и пополз к пулемёту. Нет, вконец выведен из строя их испытанный «максим». Матрос отполз в сторону и стал стрелять из автомата.
Командир боевой группы капитан-лейтенант Ботылёв приказал приостановить наступление, закрепляться на достигнутом рубеже.
Завязалась пулемётно-автоматная перестрелка. Кайда снова ползком вернулся к Уткину, потерявшему сознание, бережно поднял его и на руках понёс в санчасть.
Дошёл он благополучно. В санчасти Уткин очнулся. Кайда наклонился над ним, поцеловал, тихо сказал:
– Оставляю тебя на попечении наших медиков, а мне пора: надо спешить к нашим ребятам. Мы ещё с тобой встретимся, браток!
Второй день был, пожалуй, ещё напряжённее. Враг предпринимал атаку за атакой, обрушивал на десантников тысячи мин и снарядов. С воздуха на них сыпались сотни бомб. Дома рушились. Станичку заволокло дымом и пылью.
Но куниковцы выстояли, отразили все атаки противника. Правда, вечером тяжело ранило командира взвода. И его Кайда отнёс в санчасть. …В ту, третью, ночь на помощь куниковцам высадились две морские бригады. Дело в том, что десант в Южную Озерейку постигла неудача. И основным стал десант на мысе Мысхако. Тогда-то и появилась около Новороссийска героическая «Малая земля».
Узнав о высадке морских бригад, Кайда и все куниковцы повеселели: теперь они двинутся вперёд!
Но вперёд двинуться не удалось. Гитлеровцы подтянули свежую дивизию. Враг отгородился от десантников
Перед новым десантом
В Геленджике куниковский отряд преобразовали в 393-й отдельный батальон морской пехоты. Командиром назначили капитан-лейтенанта Василия Ботылёва. Батальон пополнили новыми бойцами. Первой формировалась рота автоматчиков. Кайда, Лысов, Прохоров стали автоматчиками и оказались в одном отделении.
Вечером 8 сентября батальон разместился в палаточном городке, в лесу. Матросы пришли сюда с песней:
Куников с отрядом храбрых моряков Шёл в родную базу выбивать врагов. Вихрем на фашистов налетел отряд, Выбивая фрицев из-за их преград. Вперёд, с полундрой, хлопцы. За мною, черноморцы…Боевые традиции отряда перешли к матросам батальона. Все называли себя куниковцами, в честь майора Куникова - замечательного советского командира и человека. …Всё лето батальон готовился к новому десанту. И наконец этот день наступил.
Утром Кайда встал раньше всех, вылез из палатки, огляделся. Ночью прошёл дождь, капли на листьях блестели и переливались всеми цветами радуги.
«Красота какая», - подумал Кайда. Он взял котелок и пошёл к ручью за водой.
Около штаба остановился: по радио передавали сводку Совинформбюро. До Кайды донеслось:
«8 сентября наши войска освободили города Донбасс, Славянск, Краматорск, Дружковку, Константиновку…
При отступлении из Дружковки немецко-фашистские изверги учинили зверскую расправу над мирными жителями города. Бомбили, жгли и взрывали кварталы жилых домов».
Освобождён родной город! Но живы ли отец и мать? Вряд ли фашисты пощадили родителей советского моряка.
Не знал Владимир, что его отец пошёл на фронт и был убит в боях под Харьковом.
Не знал, что в день отступления гитлеровцы облили бензином их хату и зажгли, мать его успела выскочить. Фашисты по ней стреляли, но ей удалось скрыться в зарослях кукурузы. И вынесла она из дома только фотографию, где её сын Володя снят с группой краснофлотцев.
Обо всём этом Владимир узнал несколько месяцев спустя.
С опущенной головой Кайда дошёл до ручья, сел на камень и глубоко задумался.
К Кайде подошёл Прохоров.
– Чего зажурился. Малютка?
– спросил он, подсаживаясь к нему.
Кайда молча вздохнул.
Прохоров положил руку на его плечо, заглянул в глаза:
– Не нравится мне твой вид, Володя. Не тебе нос вешать.
Кайда поделился с ним своими раздумьями:
– Так хотелось бы знать перед боем о родных. Ведь сегодня, иду в третий десант.