Уайтбол

Белояр Ирина

— Чего это ты людей не любишь?

— Не люблю, когда их много.

— Врешь ты все. Скажи — ночевал не дома.

— Кому я нужен.

Витька недоверчиво взглянул на собеседника:

— Да ну? Ты ж знаменитость, только свистни — ща сами на шею вешаться прибегут. Хотя… — Покачал головой и для справедливости добавил:

— Когда баб слишком много — тоже нехорошо. На личную жизнь времени не остается.

…Личная жизнь. Что-то такое из другой реальности.

В этом году Христо Ведову впервые с момента возвращения

экспедиции позволили перемещаться по территории закрытого летного городка без охраны. Почти свобода. Несколько лет назад это было недостижимым идеалом счастья.

…А тогда, на Ганимеде, капитан не ездил прощаться к муравейнику. Хотя — мог: люди и машины в окрестностях корабля сновали туда-сюда, демонтировались купола и часть стационарного оборудования, отлучку заметили бы не сразу, терять, в общем-то, было уже нечего… Христо не пошел прощаться к муравейнику: перед смертью не надышишься.

Так что все это — сны и фантазии. «Не спи — замерзнешь…»

Холодно просыпаться.

— Подвезти тебя?

— Подвези.

Христо забрался на сидение. Машина заурчала и поехала дальше своей дорогой, вдоль пустынной, светлеющей улицы.

— Да и вообще — женился бы давно, — заметил Витька. — Сколько тебе лет-то?

— Под сорок.

— Я думал — меньше. Тем более, женись. Развестись никогда не поздно, а, говорят, в сорок лет семьи нет — и не будет.

«Женюсь, наверно. На ком они скажут».

…Телефоны случайных подружек Христо с завидным постоянством терял. А если находил позже — не получалось связать имя со зрительным образом. Вернее, во всех этих образах прослеживалось что-то неумолимо одинаковое. Нечто, делающее женщин похожими на стукачей-мордоворотов из личной охраны, к которым Христо за несколько лет так и не сумел привыкнуть.

В голове меж тем все прокручивался и прокручивался сюжет ночного сна, который Христо досматривал уже на ходу, на улице, и с каждым витком вспоминались новые и новые подробности того, чего не было. Представлялось — он внутри колонии, и теперь циклопы пытаются объяснить что-то важное. Если поймешь — твои хождения по мукам прекратятся, все будет иначе. Дело за немногим — понять.

— Слушай, Христо, а кто ты по национальности?

— А? Привык считать себя русским.

— А имя откуда?

— Наверно, в честь отца.

— А говорили — у тебя нет отца.

— Да, но у матери на этот счет могло быть другое мнение.

— Он вас бросил?

— Его убили.

— Все матери врут одно и то же.

— Моя никогда не врала.

Витька покачал головой, но возражать не стал.

— Вообще, по справедливости, моим отцом был дядя Сережа, — сказал Христо.

— Отчим?

— Почти. Любовник мамы. Они так и не поженились. Сына еще одного сделали, но до свадьбы не дошло.

— Чего так?

— Не сошлись во взглядах на воспитательный процесс.

— Это из-за тебя, что ли?

— В основном, из-за меня. Коле тоже доставалось, но меньше.

— Еще

бы — тот родной сын, поди.

— Младший. На десять лет моложе меня, чего с него взять. А потом мама ушла от дяди Сережи. Нас забрала и уехала. Даже записки не оставила. Дядя Сережа, правда, и после этого нас поддерживал. Собственно, благодаря ему я поступил в высшую летную.

«Господи, где то время. Если бы не поступил… Разъезжал бы сейчас, как Витька, на «дворнике». Такая простая формула счастья.»

Проехали пару кварталов. Домой совершенно не хотелось, на работу — тем более. Уютный человек Витька Шмелев сидел рядом, вел машину, раскованно делился бытовыми мелочами и представлениями о жизни. Его летнее жужжание потихоньку выгоняло из мыслей хищную лисицу-осень. Для Витьки Христо Ведов не был ни штрафником, ни народным героем, ни «безумным капитаном», ни погасшей звездой. Просто хорошим человеком, у которого еще все впереди.

Для остальных — сослуживцев, друзей по прежней жизни — у бывшего капитана Ведова в его тридцать семь все в прошлом. Конечно, вслух об этом не говорят. Друзья ведь.

Внезапно Христо понял: для шофера Витьки космос находится в огромном здании управления на центральной площади городка. Настоящий космос, то есть. А Ганимед, к примеру? Что-то вроде тридесятого царства, где-то там, в дебрях фантазии человеческой… Вот и все. Дальше уже хрестоматийный подход: если прилетит вдруг летучая тарелка и сядет посреди улицы — ну и ладно, ее дело. Главное — пусть нам не мешает. Будет мешать — так мы ее иначе встретим. На танке.

А еще Христо с удивлением заметил, что ему это отношение к жизни импонирует. Нет правды в сложностях…

— На углу останови.

— Ну, бывай.

Народный герой Христо Ведов с глухим необъяснимым сожалением выскочил из машины и пошел в сторону своего опостылевшего дома.

* * *

…Оставшиеся пять месяцев на Ганимеде прошли без потрясений.

Команда продолжала обращаться к Христо «капитан». Это как бы само собой выскакивало, по привычке. Люди делали вид, что ничего не произошло. Люди сопереживали и старались не травмировать.

Из-за этого между командой и ее бывшим капитаном росла стена фальши. Христо никогда не понимал принципа «ложь во спасение»… В общем-то, это далеко не единственное, чего он не понимал. В юности иногда слышал в свой адрес: «Простота хуже воровства». Юность давно закончилась, вместе с ней и простота. Все заканчивается в этом мире, кроме комплексов.

Контакты с соседями наконец-то взял на себя Розовский. В течение двух месяцев над колонией циклопов висела станция наблюдения — этим исчерпывалась программа действий. Странно: после отставки Христо Ведова соседи начали вести себя сдержаннее, как будто что-то почуяли и подстроились под новую форму общения. Несколько раз за все время неподалеку от «Ганимеда» мелькал муравейник-отстрелок, но посягательств на корабль и вездеходы не было.

Через пару месяцев Земля неохотно дала добро на опробование детекторов записи речи Чужих.