Убить волка
Шрифт:
— И что потом?
Стоявший на коленях мужчина ответил:
— К счастью, Небеса благоволили к маленькому Аньдинхоу и не дали ему умереть. Позже, когда Император наконец скинул с себя чары этой женщины, то глубоко пожалел о своем поступке. И в тайне избавился от обоих сестер-варварок, а маленького Аньдинхоу осыпал нескончаемыми милостями, даже забрал к себе во дворец, чтобы лично о нем заботиться. Пусть маньскую женщину приговорили к казни за ее преступления, ее сообщник, который подал Императору ту ужасную идею, остался при дворе. Злодей боялся, что семья Гу останется в фаворе у правителя,
Чжу Хэн заметил:
— Когда дело касается дворцовых интриг, тебе стоит тщательнее обдумывать свои слова.
Мужчина лишь громко рассмеялся:
— Благодарю за совет. В молодости этот простолюдин был простым земледельцем на северной границе. На протяжении целых поколений наша семья страдала от набегов варваров. Мои родители, братья и сестры погибли от их руки. Только старый Аньдинхоу заступился за нас и отомстил. Пусть этот простолюдин не обладает высоким положением, но много лет выносил унижения и заботился о старом евнухе не ради денег или личной выгоды, а в ожидании этого дня!
Тань Хунфэй уже устал удивляться, от пережитого его чувства немного притупились:
— В тот год умер Его Высочество третий принц...
— Да, — согласился мужчина. — Старший дворцовый евнух У Хэ добавил невидимый глазу яд в паровую лампу маленького Аньдинхоу. У Хэ утверждал, что маленький Аньдинхоу в детстве души не чаял в этой лампе, ярко разжигал ее перед сном и часто оставлял включенной на ночь. В результате корпус лампы настолько нагревался, что о него можно было сильно обжечься. Нанесенный яд естественным образом таял и попадал в воздух, а потом и в легкие. Сначала жертву мучила лихорадка и сильный безостановочный кашель. Дети часто болеют с такими симптомами, так что никто бы ничего не заподозрил. Вот только со временем тело слабело и, когда яд поражал внутренние органы, никакое лекарство уже не было способно спасти несчастного.
Казалось, у Тань Хунфэя вот-вот кровь из глаз пойдет.
— Паровая лампа в комнате маленького Аньдинхоу была особенной. Ее абажур был выполнен из цветного стекла семи цветов [8], специально привезенного с Запада. Подобные вещицы стояли невероятно дорого, даже у Императрицы не было такой — только у маленьких принцев и Аньдинхоу. Однажды третий принц случайно разбил свою западную паровую лампу. Он боялся наказания, поэтому не осмеливался просить о помощи. Тогда маленький Аньдинхоу поменялся с ним: тайком склеил осколки чужой разбитой лампы, оставив ее себе, затем накрыл абажур книгой и сделал вид, что ничего не произошло.
— Вы прекрасно знаете, что дальше — третий принц отравился и безвременно погиб совсем молодым. Покойный Император пришел в ярость и приказал провести во дворце тщательное расследование. Предатель выставил старшего дворцового евнуха У Хэ, которого бросили в темницу за убийство принца, козлом отпущения. — Произнеся последнюю фразу, он взмахнул рукавами, отвесил поклон до самой земли и повысил голос: — Этот простолюдин закончил свой рассказ. Благодарю вас за внимание, милостивые генералы и офицеры. Коварный злодей, все эти годы блаженствовавший в безнаказанности и остававшийся на свободе — никто иной как дядя Императора, князь Го!
Чжу
— Как... Как смело с твоей стороны!
Мужчина ответил ему:
— Смелости во мне не больше, чем у дворовой собаки, но душа моя искренне готова покинуть это ничтожное смертное тело!
Чжу Хэн надавил на него:
— Какие у тебя доказательства?!
Мужчина достал ветхое письмо, едва ли не рассыпавшееся от древности:
— Вот ответ на вопрос господина — это тайное послание, отправленное старшему дворцовому евнуху У Хэ дядей Императора. Прочтя его, вы поймете, действительно ли мои слова правдивы.
Письмо мужчина положил на землю и с тяжелым вздохом чуть отодвинулся назад.
— Сегодня я положу конец всем несчастьям и несправедливостям прошлого.
К тому времени, как Тань Хунфэй понял, что что-то с этим человеком не так, было уже слишком поздно: мужчина резко поднялся на ноги и, не дожидаясь ответа, он обернулся и насадился головой прямо на торчавший рядом штырь.
Кровь и мозги брызнули во все стороны. Смерть наступила мгновенно.
В каком-то смысле он оказался еще одним солдатом-самоубийцей.
Тем временем, у Гу Юня на горячих источниках не переставал дергаться глаз.
Хо Дань, командир стражи поместья, стремительно ворвался внутрь и, задыхаясь от паники, запричитал:
— Ан... Аньдинхоу...
Гу Юнь повернулся к нему:
— Что стряслось?
Как только Хо Дань узнал о происшествии в столице, сердце его застучало как бешеное, но не успел он открыть рот, как кто-то с грохотом пинком распахнул дверь.
Вошедший Чан Гэн крепко сжимал в руке деревянную птицу. Крошечное создание раскрыло клюв, ее крылья еще трепетали, а вот голова была отделена от тела. Чан Гэн разломал твердый деревянный корпус, так что механические шестеренки птицы теперь лежали на всеобщем обозрении и впивались в его окровавленную ладонь. Казалось, юноша совершенно не чувствовал боли. Чан Гэн хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, но так и не мог сделать вдох.
В руке он сжимал листок тонкой бумаги, залитой кровью. Ведь как известно, деревянная птичка летит быстрее гонца на лошади. Кое-кто уже послал ему весточку об удивительном происшествии в столице.
Его грудь словно пронзили острым ножом, и кровь вытекала наружу с каждым вздохом. От волнения Чан Гэн смотрел то вверх, то вниз, то поднимал голову, то опускал. Пошатываясь, он подошел к Гу Юню и крепко обнял его.
Командир Хо, все это время стоявший в стороне, испугался:
— Ан...
Гу Юнь махнул рукой в его направлении:
— Старина Хо, выйди.
У командира Хо дернулся кадык. Вроде бы солдат собирался что-то еще сказать, но в итоге просто молча вышел.
Природа наделила несчастного ребенка недюжей силой, Гу Юнь чувствовал, что еще немного и тот сломает ему хребет. Когда командир Хо наконец ушел, он протянул руку и похлопал Чан Гэна по спине:
— В чем дело?
Чан Гэн опустил голову и макушкой уткнулся ему в плечо, вдыхая исходивший от Гу Юня запах лекарств. В прошлом этот запах всегда его успокаивал, а если его терзали кошмары — помогал прийти в себя. Но прямо сейчас Чан Гэн мечтал больше никогда его не чувствовать.