Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917
Шрифт:
Так что, если хотите, перешлите документы и укажите крайнюю цену…»
«Бруклин, окт. 26 — 1923 г.
Дорогой Борис Викторович!
Получил Вашу открытку от 23.IX и благодарю за добрые слова…
Продать редкости здесь можно, только имея на руках оригиналы.
Главный секретарь только прошлый день вернулся из турне по Европе, и я его сегодня видел. Буду участвовать в исторической конференции в понедельник, результаты тогда сообщу…
Было бы хорошо, если бы Вы мне выслали всю историю Вашей фирмы [116] с года основания и подробно описали работу, которую раньше делали, сколько отделений, служащих и пр., вообще вкратце всю статистику. Это было бы здесь весьма полезно, чтобы завязать сношения…
116
В первую очередь речь могла идти об истории РАМа. Могли интересовать «американских братьев», а, возможно, и разведку «фирмы», где, до «ухода на пенсию», работал, служил или подвизался Астромов. В 1916 г. после возвращения из «командировки» в Сербию и
Пишите чаще и сообщите, можно ли развивать дело, если вложить капитал…»
«Бруклин, ноября 10 — 1923 г.
Дорогой Борис Викторович!
Посылаю Вам еще вырезки из газет, из коих ясно, какую роль играл здесь Липский — альфонс, выудил у жены за 1 год свыше 33 000, — а теперь, оказывается, что Вашингтон не признает его титула. [117] В общем, Вам вся его история будет явна из газет…
Затем здесь еще одно интересное дело: одна американская танцовщица Вера Олькот претендует, что она жена князя Алексея Константиновича Зарнекау — второго кузена бывшего царя (а я в первый раз слышу эту фамилию). Будто бы он женился на ней тайно, когда она была в Петрограде танцовщицей в Мариинском театре. Познакомилась с ним в Париже. Одновременно — с вел. князем Борисом. Года она не дает, это тоже дело в газетах. Она говорит, что А.К. Зарнекау — сын принца Константина Ольденбургского и внук принца Петра Фредериковича Ольденбургского, женатого на вел. княгине Екатерине — сестре Николая I. Мать же его — урожденная Агриппина Джапаридзе из княжеского дома на Кавказе.
117
Речь, по всей видимости, касается масонского титула.
А мое мнение, что она все врет, что-то я никогда не слышал про князей Зарнекау. И почему, раз он сын Ольденбургского, так его фамилия иначе?
Буду очень благодарен, если Вы тоже подробно узнаете и мне сообщите поскорее. Буду с нетерпением ждать от Вас известий, ибо это мне может здесь пригодиться…»
«Бруклин, янв. 7 — <19>24 г.
Дорогой Борис Викторович!
…Что касается Липского, то он, кажется, удрал в Германию с сестрой своей жены, но я не уверен. Если найду его, то, конечно, последую Вашему совету.
Большое спасибо за Веру Окольт… Оказывается, она действительно была его жена, князя А.К. Зарнекау. Хотя еще одна женщина претендует на честь быть его женой. Весь материал я собрал и при случае вышлю Вам для истории. [118]
По получении Вашего письма я тот час же обратился опять к секретарю. Он был очень любезен, но опять направил меня к главному историку. Я пошел к нему, он тоже был любезен и не так уж категорически отрицал все факты. Он как раз готовил доклад о Европе, куда он ездит каждый год и показал мне все материалы. По их сведениям выходит, что по закрытии дел, все бумаги и чарта [119] были вывезены в Финляндию председателем, но все потом куда-то пропало. Об этом есть памфлет на финском языке. Он говорит, что в моем дипломе [120] слишком много ерунды, которой теперь больше нет на свете. Все, что они хотят видеть, — это фотографию с учредительной чарты, на основании которой институт существовал. Когда они это получат, то снесутся с учреждением, выдавшим его, и если он не был аннулирован, то я буду утвержден. В противном случае мне придется начать все снова учить. Так что судите сами и поступайте наиболее разумно.
118
Для истории о масонстве, которую составлял Астромов.
119
Судя по содержанию письма, речь идет об акте, зафиксировавшем организацию ядра «Русского автономного масонства», а также списочный состав учредителей ложи; возможно, чарта здесь — манифест русских масонов (от английского: «чартер» — хартия).
120
Снова иносказание; по всей видимости, — это полномочия, которыми наделил Астромов Кюна, а также его «верительная фамота» к местным масонам. Переговоры об организации «филиала» затягивались, поскольку американская сторона поставила условие: или российские масоны вступят в американскую ложу на правах подчиненности Вашингтону, упразднив свою автономию, или же вообще не будут признаваться; словом, речь должна была идти, по мнению местных масонов, об американском филиале в России, а не о российском филиале в США. Кюн официально отправился в Соединенные Штаты якобы на учебу, поэтому и использует в «эзоповском» письме слово «диплом».
Дискредитировать я себя не мог, ибо говорю мало, а слушаю много и к тому же много читаю литературы по этому предмету на английском языке. Я им предложил проехать в этом году и заехать, ведь они все равно каждый год ездят по Европе, но они пока не решились. Может быть, потом, когда у меня будут фотографии, я смогу иначе говорить с ними…
Жду от Вас известий с нетерпением, а также фотографии документов и чарты…»
«Января 31 — 1924 г.
Дорогой Борис Викторович!
Прошлый день получил 4 диплома… Думаю, они принесут пользу нам всем. Вчера говорил опять с историком здешнего факультета. Он, шельма, очень образованный и недаром историк. Очень трудно его убедить. Все эти дипломы — все на то, хотя они еще будут рассматриваться в заседании консилиума. Он говорит: почему — 1) шотландский стиль; 2) египетский рисунок; 3)
Он требует дату, кем, когда утверждена чарта. Эти сведения должны быть представлены, иначе не выйдет с моим признанием и Вашим также.
Они говорят: таких обманщиков много на свете, почитали немного и лезут в ученые…
Липский сбежал в Германию, как увидите из газетных статей. Он очень некрасиво поступил со всеми своими женами и теперь бросил ребенка. Думаю, ограбит и бросит теперешнюю. Вообще он создал себе здесь скверную репутацию, и газеты вели агитацию против таких иностранцев в передовицах и карикатурах…»
«Бруклин, марта 15 — 1925 г.
…Фотографии получил в хорошем виде, но никому не покажу, пока доктор не приедет. Буду весьма рад видеть его лично, и тогда, уверен, все пойдет на лад…
В общем, положение все такое же, разве что я недавно переменил службу и теперь заведую хорошим театром в Бруклине…»
Глава РАМа Астромов искал поддержки не только за рубежом, но и внутри страны, причем во влиятельных органах. Как его предшественники пытались иметь своих сторонников и агентов в департаменте полиции и в близком окружении царя, так и он стремился наладить контакты, с видными деятелями, проникнуть в органы НКВД. Более того, он сам являлся осведомителем НКВД и написал для этого органа вариант истории «Русского автономного масонства». В этой рукописи, датированной 13 октября 1939 года, есть такие строки: «Из наших современников масоны — Вал. Брюсов, Анат. Луначарский, Ник. Ал. Морозов-Шлиссельбургский…» Если известному поэту Валерию Яковлевичу Брюсову, умершему в 1924 году, это изобличение уже ничем не угрожало, то для его родного брата Александра Яковлевича, тоже известного, только в другой области — археологии, доктора исторических наук, могли быть неприятности. За шесть лет до астромовского признания не стало и бывшего наркома просвещения, председателя Ученого комитета при ЦИК СССР, одного из организаторов советской системы образования Анатолия Васильевича Луначарского. Но вот знаменитый Николай Александрович Морозов еще здравствовал и трудился. А знаменит он был своей революционной биографией, активным участием в таких народнических кружках, как «Чайковцы», «Земля и воля», «Народная воля», в покушениях на Александра II, более чем двадцатилетней отсидкой в одиночках Петропавловской и Шлиссельбургской крепостей. Необычайно популярен был в ученых кругах и среди ценителей искусства своими открытиями в химии, физике, астрономии, математике, литературными сочинениями. После Октябрьской революции являлся почетным членом Академии наук СССР.
Называл Астромов среди членов масонских лож и им сочувствующих некоторых работников НКВД. Об этом шла речь, к примеру, на очной ставке между ним, Полисадовым и Белюстиным 9 января 1941 года. Последний, в частности, сообщил, что в 1925 году, когда он, Белюстин, являлся главою московского ордена розенкрейцеров, его посетил Астромов и предложил быть идейным помощником руководителя ложи «Астрея», т. е. Астромова, а также осуществлять идейное руководство ленинградской ложей «Гармония». Год спустя между Астромовым и Белюстиным, по словам последнего, был подписан конкордат (соглашение) «об объединении антисоветских сил — ордена розенкрейцеров и „Великой ложи Астреи“». Вместе с тем у Астромова зрела идея легализовать деятельность масонских лож, с которой он поделился с Полисадовым еще в 1924 году. Позже он составил специальный доклад о масонах для чекистских органов, в котором «тщательно завуалировал ритуальные анахронизмы». Но когда убедился, что эта затея неосуществима, решил объявить о закрытии лож подпольного масонства. Белюстин и Полисадов утверждали вопреки возражениям Астромова, что это был тактический маневр. Первый из троих, к примеру, вспомнил, что в конце 1925 года Астромов сообщил ему о письме в ЦК ВКП(б), написанном им, где речь шла о ложном роспуске масонских лож и лояльности масонства к Советской власти. Этого, по словам Белюстина, не было, так как «масонские ложи продолжали существовать, и антисоветская работа не прекращалась, наоборот, она усилилась». Это же подтвердил Полисадов. Он рассказал о собрании ложи «Астрея», проведенном в декабре 1925 года Астромовым в Ленинграде, на котором, в соответствии с заявлениями Полисадова, был составлен протокол о закрытии лож. Копию этого протокола Полисадов, который тоже являлся нештатным сотрудником чекистского органа Ленинградской области, представил по инстанции.
«Все это было проделано, — рассказывал Полисадов на очной ставке, — в целях показа органам ОГПУ, что мы якобы отошли от своей преступной деятельности. На самом же деле это был обман, так как Астромов к этому времени уже имел новый орден „Изотерика“. Туда и перешли основные кадры членов бывших масонских лож. Я сам перешел к этому времени в орден Белюстина, а мои ученики по ложе „Гармония“ продолжали поддерживать со мной связь, переведя ее на чисто житейскую основу. Встречи организовывались просто как „встречи хороших знакомых“». Изобличенный Полисадовым, Белюстиным, а также собственными записями, извлеченными из его дневника, Астромов вынужден был признать, что и после уведомления ЦК ВКП(б) и органов НКВД о роспуске масонских лож последние функционировали. «Проводили занятия с учениками, — уточнил он, — но практической работы не вели». Признал он за факт и то, что поучал Полисадова проникнуть в органы. Это признание прозвучало так: «Действительно, я с Полисадовым в свой приезд в Москву в 1924 году у него на квартире вел разговор о том, что, возможно, я или он будем вызваны в органы ОГПУ, где нам могут предложить… сотрудничество. Тогда от такого предложения отказываться ни в коем случае не следует, так как тогда мы легче сможем доказывать отсутствие у нас контрреволюционности». Белюстин в свою очередь подтвердил подобное поучение Астромова, переданное Полисадовым. «Полисадов сказал мне, — показывал Белюстин, — что считает целесообразным и полезным нахождение своих людей (т. е. вообще мистиков и масонов) среди… сотрудников… ОГПУ, дабы быть в курсе текущих мистических дел и отводить направление на сочленов подпольных мистических организаций удара путем сокрытия истинной деятельности таких лиц, т. е. деятельности, направленной против Советской власти. Такие же соображения высказывал мне и Астромов по этому вопросу в наше свидание с ним в Ленинграде в январе 1926 года».