Убийство на дуэли
Шрифт:
— Чем обязан? — недовольно спросил Толзеев, явно показывая, что не намерен ни представляться, ни вести с нами долгих разговоров.
— Бакунин Антон Игнатьевич, — тем не менее спокойно представился Бакунин. — А это князь Николай Николаевич Захаров, — представил он меня.
— Что вам нужно? — грубо спросил Толзеев.
— Побеседовать. Мы с вами не знакомы, но, надеюсь, вам не нужно пояснять, кто я.
— Не нужно. Знаю.
— Я по делу о дуэли с князем Голицыным.
— Дуэли в военное время разрешены. В полиции есть протокол. Там все изложено. Повторять я не намерен.
— Я хотел только уточнить кое-что.
— Пожалуйста.
Толзеев даже не предлагал нам сесть. Казалось, что он готов двинуться на нас и вытолкать в дверь или смести со своего пути. Но ни сам Толзеев, ни его прием не смутили Бакунина.
— Вы знаете, что во время дуэли произошло убийство. Князь был убит выстрелом в голову. Ваша пуля попала в ключицу, нанеся серьезную, но не смертельную рану.
— Меня это не касается. Князь вызвал меня. Я сделал свой выстрел согласно правилам. Кто стрелял в князя, почему — не мое дело.
— Вы говорите, что вызов сделал князь?
— Да.
— Я бы хотел знать, как это произошло.
— Зачем вам это?
— Это может подсказать мне, кто мог сделать второй выстрел, убивший князя. Лаврентий Дмитриевич, скажите, а какова причина вызова?
— Это не ваше дело.
Бакунин не отвечал на грубость Толзеева, надеясь разговорить его.
— Лаврентий Дмитриевич, я понимаю, что между нами и князем произошла какая-то неприятная история. Конечно же, это ваше личное дело и дело ныне покойного князя. Суть в том, что кто-то ловко воспользовался этими обстоятельствами. Неужели вы не вдумывались, кто сделал второй выстрел?
— Никакого второго выстрела не было. Спросите у секундантов.
— Но раз в голове у князя оказалась вторая пуля, значит, второй выстрел был.
— Это не мое дело. Я не ищейка.
— Вот как?
— Да, господин Бакунин. Вот так. Ваше дело искать. Вот и ищите. А меня это не касается.
— Вы не очень приветливы, Лаврентий Дмитриевич. — По вежливому, почти ласковому тону Бакунина я понял, что он уже едва сдерживается. — А тем не менее нельзя сказать, что вас это не касается. Касается.
— Это каким же образом?
— Ну, во-первых, князь не сделал свой выстрел.
— Я ему не мешал.
— Князь не сделал выстрел по не зависящим от него обстоятельствам. Их я и хочу расследовать. Складывается впечатление, что вы заинтересованы в сокрытии этих обстоятельств.
— Ага! Так вот куда вы клоните!
— Будь князь просто ранен, он смог бы сделать свой выстрел. Сразу или, согласно правилам, в любое время. Вы знаете, князь стреляет без промаха.
— Я не боюсь вашего князя. И никогда не боялся. Поэтому и принял его вызов.
— Не сомневаюсь в вашей смелости. Однако второй выстрел бросает тень на вас. Трудно поверить, что произошло некое чудо и с небес упала пуля, угодившая князю в лоб. Второй выстрел, хотя его никто и не слышал, вернее, никто не слышал звука этого выстрела, сделан кем-то с определенной целью. Быть может, его сделали террористы, у них свои цели. А быть может, второй выстрел сделан с целью избавить вас от выстрела князя. Надеюсь, вы заинтересованы в том, чтобы…
— Я ни в чем не заинтересован. Уходите прочь.
— Погодите, Лаврентий Дмитриевич…
— Уходите прочь. Я не желаю разговаривать с вами. Вы ищейка — вы и ищите. Я не стану отвечать на ваши вопросы. Мне известны ваши цели.
Толзеев слегка подался вперед, в глазах его мелькнули искры азарта. Несомненно, он был прекрасным актером, актером от природы, остроумным, смелым и неожиданным.
— Я ведь знаю ваши
31
Как человек, выросший в провинциальной глуши и по сути дела только что приехавший в столицу, я даже не слыхал об известном государственном преступнике Михаиле Бакунине. А того, что он был близким родственником Антона Игнатьевича, я и представить не мог. (Прим. князя Н. Н. Захарова.)
Бакунин, обладавший колоссальной выдержкой, изменился в лице, но все-таки сдержался.
— Можно догадаться, почему князь вызвал вас. Значит, беседы у нас не получится. Отвечать на мои вопросы вы отказываетесь?
— А кто вы такой, чтобы я отвечал на ваши вопросы? — Тихо, вкрадчиво спросил Толзеев и вдруг завопил: — Кто вы такой! По какому праву врываетесь ко мне! — и еще более неожиданно, изменив крик на тихий голос, опять как-то вкрадчиво и язвительно спросил: — Ведь вы даже не полицейский чин, как же вы допрашиваете меня, тут у вас несоответствие, — и, перейдя на свой обычный громкий неприятный басок с хрипотцой, продолжил: — А у вас, впрочем, во всем несоответствие. Вам бы следом за вашим дядюшкой по тюрьмам, да по каторгам, да по баррикадам, да бомбы метать имеете с выкормышами вашего дядюшки. А вы в сатрапах пребываете, только что без полицейских чинов, — и опять вдруг завопил истошным голосом: — Вон!!! Вон, пли я вас вышвырну!!!
Спектакль, разыгранный Толзеевым, продолжался достаточно долго, и Бакунин успел прийти в себя от неожиданных выпадов.
— Говорите, не имею права допрашивать вас? Что ж, тогда допрос состоится завтра, в три часа пополудни в кабинете Полуярова. Обещаю вам: я найду способ заставить вас говорить, даже если к тому времени мне не понадобятся ваши ответы. Однако я сделаю это.
— Вон! Вон отсюда! Макар! Макар! — закричал Толзеев, и уже трудно было понять, разыгрывает он эту сцену или в самом деле вышел из себя.
На крик хозяина из прихожей появился наш Полифем.
— Вышвырни этих господ из номера! Да не поленись до лестницы, а с лестницы чтоб оба — кубарем! — спокойно, без истерики приказал Толзеев, и я понял, что это не пустая угроза.
Полифем сделал два шага и оказался рядом с нами. Он был на полторы головы выше Бакунина. Каким-то театрально-балаганным движением Полифем поднял вверх обе руки, словно хотел схватить нас обоих за шиворот.
Не замахиваясь, резко повернув туловище, Бакунин нанес удар в верхнюю часть живота Полифема. В первое мгновение мне показалось, что удар этот сравним с щелчком, сделанным слону. Но в ту же секунду Полифем раскрыл рот и судорожно глотнул воздух, глаза его широко раскрылись и едва не вылезли из орбит, а еще через секунду он согнулся пополам, прижав руки к тому месту, куда пришелся удар, и издал несколько звуков: «М-ы… м… ы… м-ы».