Убийство в ЦРУ

Трумэн Маргарет Мэри

Коллетт с трудом сдерживала свои чувства. Она не собиралась со всей страстью бросаться на защиту Эдвардса, ибо это лишь подтолкнуло бы Бреслина на вопрос, а с чего это, собственно, она так старается. Она вынудила себя успокоиться и спросила Бреслина:

— Откуда ты узнал, что за сведения везла Барри? Может, они не имели никакого отношения к «Банановой Шипучке»… или к Эрику Эдвардсу.

Бреслин, не обращая на нее внимания, кивнул Хегедушу, который с сожалением признался:

— Я ошибался, мисс Кэйхилл, насчет доктора

Толкера.

— Ошибались?

— Меня ввели в заблуждение — вероятно, преднамеренно — некоторые из моих коллег. Доктор Толкер не нарушал верности вам.

— Только и всего, — сказала Кэйхилл.

Хегедуша передернуло.

— Не такое уж и преступление ошибиться, а? Уж во всяком случае, не в Америке!

Кэйхилл вздохнула и откинулась на спинку стула.

— Коллетт, — обратился к ней Бреслин, — все факты на стене написаны. Барри летела сюда, чтобы…

— Летела сюда, — перебила она, — чтобы передать сообщение, вложенное в ее мозг Джейсоном Толкером.

— Точно так, — сказал Бреслин. — Расскажите ей, мистер Рети.

— Я, — начал Рети, — должен был сказать ей кое-что, когда она прибудет, и фраза побудила бы ее вспомнить сообщение.

— Которое гласило?..

— Что этот самый Эрик Эдвардс на Британских Виргинских островах продает Советам информацию о «Банановой Шипучке».

— А как мы узнали, что она везла именно это?

— Связались с Толкером, — пояснил Бреслин.

Коллетт покачала головой.

— Если Толкер смог так просто рассказать нам о том, что ему известно про Эрика Эдвардса, зачем ему понадобилось отправлять Барри с сообщением? Почему он просто не пошел с ним к кому-нибудь в Лэнгли?

— Потому что… — Бреслин замолчал, потом продолжил: — Мы поговорим об этом попозже, Коллетт. А пока давай послушаем, чем могут порадовать нас мистер Рети с мистером Хегедушем.

— Ну и… — обратилась Кэйхилл к двум венграм.

— Мисс Кэйхилл, — начал Рети, — прежде всего я не знал, что должна сообщить мне Барри, когда я произнесу условную фразу.

— Что это была за фраза? — спросила Кэйхилл.

Рети бросил взгляд на Бреслина, и тот утвердительно кивнул.

— Я должен был произнести: «Климат стал лучше».

— Климат стал лучше, — повторила Кэйхилл.

— Да, именно так.

— И тогда она открывалась перед вами, словно робот.

— Об этом я не знаю. Я просто следовал инструкциям.

— Чьим инструкциям?

— Мис… — Еще один взгляд на Бреслина.

— Стэна Подгорски, — сказал Бреслин. — Стэн с самого начала был контактом для Барри и мистера Рети.

— Почему мне об этом не говорили? — спросила Кэйхилл.

— Нужды не было. Курьерские обязанности Барри не имели к тебе никакого отношения.

— Сомневаюсь.

— Не утруждайся. Так надо. Прими как должное.

— Арпад, кто помог вам изменить мнение о Джейсоне Толкере?

— Друзья. — Он улыбнулся. — Бывшие

друзья. В Венгрии у меня больше нет друзей.

— Коллетт, мистер Рети хотел бы еще кое-чем поделиться с нами, — сказал Бреслин.

Все замерли в ожидании. Наконец Рети выговорил низким, протяжным, монотонным голосом:

— Еще Барри везла мне деньги.

— Деньги? — переспросила Кэйхилл.

— Да, для подкупа одного нашего чиновника, с тем чтобы доходы от продажи моих книг я мог получать в Венгрии.

— Деньги были у нее в портфеле?

— Да.

— Джо, портфель Барри получила от Толкера. С какой это стати он…

— А это не он, — не дал ей закончить Бреслин. — Эти деньги были не из накоплений мистера Рети в Штатах. Это были деньги «Фабрики Засолки».

— Зачем?

— Так было устроено.

— Устроено… с Барри?

— Точно.

— Так ведь у нее были собственные деньги мистера Рети, верно? Зачем ей понадобились деньги ЦРУ?

Бреслин потупился, затем поднял глаза.

— Позже, — сказал он.

— Нет, не позже, — вспыхнула Коллетт. — Почему бы и не сейчас?

— Коллетт, думаю, тебя эмоции начинают вязать по рукам и ногам. Это не поможет хоть что-нибудь прояснить.

— Меня это бесит, Джо.

На самом деле охватившее ее чувство можно было определить как ощущение, что ты женщина, и неприязни к самой себе за это. Бреслин был прав. Он читал ее как открытую книгу: она же не вникала и не вдумывалась в то, о чем говорилось за столом, как положено профессионалу. Она связала себя, защищая человека, Эрика, мужчину, с которым спала и — невероятно — в которого начала влюбляться. Тогда это не казалось невероятным, зато теперь — показалось.

Она обвела взглядом всех сидевших за столом и спросила:

— Есть еще что-нибудь?

Хегедуш, рука которого по-прежнему покоилась на руке его милой, с усилием растянул губы в улыбке и сказал:

— Мисс Кэйхилл, я хочу, чтобы вы знали, как высоко ценю я… как высоко Магда и я ценим все, что вы для нас сделали.

— Я ничего не делала, Арпад, всего лишь слушала вас, вот и все.

— Нет-нет, мисс Кэйхилл, вы не правы. Время, которое я проводил с вами, прояснило мое решение выбраться из-под гнета Советов, облегчило для меня выбор. — Он встал и поклонился. — Буду признателен вам вовеки.

Кэйхилл сочла его поведение оскорбительным.

— Арпад, а как же ваша семья, ваша красавица дочь и талантливый сын? Ваша жена? Что с ней будет? Вам что, доставляет удовольствие бросить их на произвол судьбы, обречь на прозябание, которое, вы же знаете, уготовано им в России? — Он хотел что-то сказать, но она, перебивая, продолжала: — Вы уверяли меня, что больше всего хотите, чтобы вашему сыну повезло и он вырос в Америке. Это что, Арпад, были пустые слова? — Голос Коллетт стал резче, в нем слышался отзвук обуревавших ее чувств.