Убийство в музее восковых фигур
Шрифт:
– Конечно, мсье!
– Все до единой? Вы и теперь в этом уверены?
– Разумеется.
Бенколин постучал себя костяшками пальцев по лбу.
– Тут что-то не так. Я уверен… Лампы – эта, во всяком случае – были включены. Капитан Шомон, который сейчас час?
Вопрос был настолько неожиданным, что Шомон, сидевший на ступеньках подперев подбородок ладонью, посмотрел на него непонимающе:
– Простите?
– Я спросил, который час.
Смутившись, Шомон вытащил большие золотые часы.
– Почти час ночи, – хмуро ответил
– Не знаю, – пожал плечами Бенколин. Мне показалось, что он несколько не в себе, и поэтому я заключил, что мой друг на пути к решению. – Так вот, – продолжил он, – мы оставим тело мадемуазель Мартель на некоторое время здесь. Только еще раз поглядим…
Он снова встал на колени около тела. Оно уже больше не пугало; ничего не выражающие глаза, сдвинутая набок беретка, скованная поза – от всего этого труп казался еще менее реальным, чем восковые фигуры. Сняв с шеи девушки тоненькую золотую цепочку, Бенколин осмотрел ее.
– Рывок был очень сильным, – сказал он, демонстрируя, как натягивается цепочка. – Звенья мелкие, но прочные и соединены намертво.
Когда он поднялся и направился по лестнице наверх, Шомон остановил его вопросом:
– Вы собираетесь оставить ее здесь одну?
– А почему нет?
Молодой человек слегка провел рукой по глазам.
– Не знаю, – сказал он. – Наверное, ей от этого хуже не станет. Но вокруг нее всегда было столько людей… когда она была жива. И место здесь такое гадкое! Меня тошнит от одного его вида. Такое гадкое… Может, я останусь… побуду здесь с ней?
Он стоял в нерешительности, а Бенколин смотрел на него с любопытством.
– Видите ли, – продолжал Шомон с окаменевшим лицом, – я все время вспоминаю Одетту… Боже мой! – И голос его сорвался. – Я не могу…
– Успокойтесь! – прикрикнул на него Бенколин. – Подниметесь наверх вместе с нами. Вам нужно выпить.
Мы прошли через грот, миновали вестибюль и вернулись в неуютную, безвкусно обставленную квартиру Августина. Решительное поскрипывание кресла-качалки замедлилось, и мадемуазель Августин посмотрела на нас, откусывая кончик нитки.
По-видимому, по выражению наших лиц она догадалась, что мы нашли больше, чем ожидали, к тому же белая сумочка сразу бросилась в глаза. Не говоря ни слова, Бенколин отправился к телефону, а Августин, покопавшись в одном из шкафов, вытащил оттуда небольшую пузатую бутылку бренди. Глаз дочери замерил, сколько он налил Шомону, и она поджала губы. Но тут же снова принялась качаться.
Мне было не по себе. Тикали часы, мерно поскрипывало кресло. Я знал, что эта комната навсегда теперь будет для меня ассоциироваться с запахом вареной картошки. Мадемуазель Августин не задавала никаких вопросов; она держалась напряженно, руки двигались механически. Над рубашкой в красную полоску явно сгущались грозовые тучи… Мы с Шомоном пили бренди, и я видел, что он тоже не сводит с девушки глаз. Несколько раз ее отец пытался заговорить, но все мы
В комнату вернулся Бенколин.
– Мадемуазель, – сказал он, – я хочу задать вам…
– Мари! – воскликнул ее отец измученным голосом. – Я не мог тебе раньше сказать… Это убийство! Это…
– Пожалуйста, успокойтесь, – попросил его Бенколин. – Я хочу спросить, мадемуазель, когда вы включили сегодня вечером лампочки в музее.
Она не стала увиливать, выспрашивать, почему он задает этот вопрос. Твердой рукой девушка положила шитье и ответила:
– Сразу после того, как папа отправился на встречу с вами.
– Какие лампочки вы включили?
– Я повернула выключатель, зажигающий лампочки в центре главного грота и на лестнице, ведущей в подвал.
– Зачем вы это сделали?
Она посмотрела на него безмятежным взором:
– Я поступила абсолютно естественно. Мне показалось, что по музею кто-то ходит.
– Я полагаю, вы девушка не слишком мнительная?
– Нет. – Ни улыбки, ни движения губ; было ясно, что она презирает саму мысль о мнительности.
– Вы пошли посмотреть?
– Пошла…
Так как детектив, подняв брови, продолжал смотреть на нее, она продолжала:
– Я осмотрела большой грот, где, как мне показалось, я слышала шум, но там никого не было. Я ошиблась.
– Вы не спускались по лестнице?
– Нет.
– Когда вы погасили свет?
– Не могу сказать точно. Минут через пять, а может быть, больше. А теперь будьте любезны объяснить мне, – заговорила она вызывающе, привстав в кресле, – что значат эти разговоры об убийстве?
– Была убита молодая девушка, некая мадемуазель Клодин Мартель, – медленно пояснил Бенколин. – Ее тело сунули в руки сатиру на повороте лестницы…
Старый Августин дергал Бенколина за рукав. Его лысая, с двумя нелепыми клочками седых волос за ушами, голова по-собачьи тянулась к Бенколину. Покрасневшие глаза умоляюще расширялись и сужались…
– Прошу вас, мсье! Прошу вас! Она ничего об этом не знает…
– Старый дурень! – прикрикнула на него девушка. – Не лезь в это дело. Я сама с ними разберусь.
Он примолк, поглаживая свои седые усы и бакенбарды, всем своим видом показывая, как гордится дочерью, но в то же время прося у нее прощения. Ее глаза снова бросили вызов Бенколину.
– Так как, мадемуазель? Знакомо ли вам имя Клодин Мартель?
– Мсье, вы что, думаете, я знаю имя каждого из наших посетителей?
Бенколин наклонился вперед.
– Почему вы думаете, что мадемуазель Мартель была посетительницей музея?
– Вы же сами сказали, – со злостью ответила она, – что она здесь.
– Ее убили за вашим домом, в проходе, который выходит на улицу, – пояснил Бенколин. – Вполне возможно, что она никогда в жизни не была у вас в музее.
– Ага! Ну что ж, в таком случае, – пожала плечами девушка, снова принимаясь за шитье, – мы тут ни при чем. Так?