Убийство в заброшенном поместье
Шрифт:
– Боже мой! – прохрипела Роберта. Джо подняла руку.
– Все… все хорошо.
Диссонанс, дисграфия, дисфория. Она смотрела куда-то поверх иссушенного заботами лица Роберты, прямо в ясное, яркое небо.
– Мой дядя передал вам эту фотографию. Серьезно.
– Не думала, что это так тебя шокирует.
На этот раз смущенной выглядела Роберта. Что было иронично, ведь на земле сидела Джо. Она наконец поднялась и отряхнула джинсы.
– Я ведь вообще ничего не знаю! Не знаю, почему они уехали. Не знаю ничего об Эвелин, о том, почему ее портрет был там, в той комнате.
– Ах.
Односложный ответ Роберты сказал о многом. При этом она даже не смотрела на Джо, а охватывала взглядом дом, там, где начинались сады Ричарда.
– Что ж. Твой дядя тоже хотел разузнать об Ардеморах побольше. Несколько раз приходил посмотреть архив. Я сказала ему то же, что и тебе.
– Поговорить с людьми, которые уже умерли, – ответила Джо.
– Поговорить с Сидом, – поправила ее Роберта. И в ее голосе прозвучал намек на нежность. – В тот момент в его семье все шло наперекосяк. Рэндлсы вложили все, что у них было, в это место. Им обещали что-то взамен. Участок земли, скорее всего. Но до этого так и не дошло. Семья разорилась, и в первую очередь отец Сида.
Джо вспомнила Сида в свой первый день в поместье – словно лис, которого застигли врасплох в норе. Его семью так подставили… И кто? Ее же собственные родственники. Его неприязнь к ней внезапно обрела смысл.
– Я не знаю ничего ни об Эвелин, ни о той фотографии. Однако это оригинал, уж я это вижу. – Роберта прокашлялась. – Ну что, все еще планируешь показать мне сады, или обмен любезностями закончен?
Слова выскочили прежде, чем Джо попыталась замолчать:
– А вы никогда не были любезны.
Роберта уставилась на нее. А потом рассмеялась. Джо напряглась и очень сильно захотела извиниться.
– Мне так жаль…
– Нисколечки тебе не жаль. Ты именно это и хотела сказать, – проговорила Роберта, и от ее глаз по-прежнему лучиками разбегались морщинки. Джо выдохнула.
– Я и сказала. Что вы не любезны и немного меня пугаете. Так вы хотите осмотреть комнату с подзорными трубами?
– Показывай дорогу! Пожалуйста.
Обветренный фасад дома, казалось, следил за ними единственным не заколоченным досками глазом. Джо прошла в огромный холл-пещеру и поднялась по парадной лестнице. Кровельщики решили взять перерыв в работе на выходные, но их присутствие легко можно было заметить. Дыру в крыше снова затянули брезентом, мусор кое-где убрали. К счастью, окно теперь не было заставлено всякими досками. Снаружи, словно металлический скелет, торчали леса, но сады можно было рассматривать и не вылезая на крышу.
– Как и должно быть, – сказала Роберта, стоя у отсыревшего подоконника. Она поставила свою трость у стены и сложила свои скрюченные руки так, словно собиралась помолиться.
– Посмотри. Печальные руины. Которые раньше были полны величия. Подойди сюда.
Джо подошла поближе к ней и подоконнику, Роберта подтолкнула ее чуть левее.
– Чтобы лучше было видно, – сказала она и протянула Джо сложенный лист плотной бумаги. – Взгляни.
– О!
Апельсиновые деревья расцветали под пальцами Джо среди зарослей монарды, лаванды и тенистых липовых аллей. Акварель, подумала она. Репродукция. Надпись курсивом гласила: «Ричард Ардемор, рис. 3».
–
– Ботанические сады сэра Ричарда. Это он нарисовал большинство этих пейзажей, – сказала Роберта. – А теперь посмотри вон туда.
Она указала вдаль через плечо Джо. Джо смотрела и видела то же, что и сэр Ричард сто с лишним лет тому назад. И это напомнило о том, что и ей было что рассказать и показать.
– Я вам рассказывала, что у меня есть план сада. Он на первом этаже.
Она оставила Роберту у окна. Та стояла, покачиваясь на пятках, засунув руки в карманы куртки. Навязчивые действия, сказал бы Гвилим. Но каждый имеет право на маленькие радости.
– Вот, – появилась Джо, слегка задыхаясь и помахивая хрупким, сложенным несколько небрежно документом. Роберта уже стояла у стены напротив и, казалось, изучала обои (согнувшись под острым углом, рассеянно отметила Джо).
– Они поменяли обои, – сказала Роберта. – У меня есть фотография этой комнаты и коллекции орхидей. Тут должен быть цветочный узор.
– Я думала, это обои викторианской эпохи, разве нет? – спросила Джо, пробегая пальцами по выцветшему узору.
– Просто розовые, – фыркнула Роберта. – Как для чертовой детской. Чей тут был портрет? Его жены? Наверно, хотела девочку.
– Нет, это был портрет Эвелин. В любом случае у Гвен и Уильяма так и не было детей…
Джо оборвала фразу на середине, так как в мозгу у нее взревел мотор. Она схватила Роберту за свободную от трости руку и крепко ее сжала.
– Вы. Просто. Гений.
– Господи, девочка!
Роберта разволновалась, попыталась высвобоиться, но Джо едва ли ее слышала. Она с трудом выудила из недр своего макинтоша [49] телефон и быстро набрала сообщение, не заботясь об орфографии:
49
Макинтош – плащ из непромокаемой прорезиненной ткани. Название происходит от фамилии шотландца Чарльза Макинтоша. – Прим. ред.
«Гвилим! Я знаю, почему Эвелин пряталась в поместье!»
Джо и Гвилим потягивали чай на кухне музея-мельницы. Роберта, смягчившаяся после того, как ее назвали гением, выставила на стол сладкий хлеб, варенье и одиннадцать коробок с архивом городской больницы.
– Так вы думаете, наша Эвелин была беременна? – спросил Гвилим, пытаясь без очков разглядеть наклейки на коробках.
– Я это знаю, – ответила Джо. – Следовало бы догадаться об этом пораньше.
– Хорошо, я не то чтобы не согласен! – заверил ее Гвилим. – И если уж надо спрятать беременность, то точно не стоит появляться перед фотографом на приеме в саду.
Роберта скрестила руки на груди.
– В 1908 году в Абингтоне была аптека и два доктора с частной практикой. До того как учредили Национальное здравоохранение, конечно. – Она присела. – Одним из докторов была женщина.
– Правда? – спросил Гвилим. – Вот это прогресс!
– Едва ли. – Роберта снова поглядела на него свысока. – Только в таких маленьких городках работали доктора-женщины. В Лондоне она бы себе на жизнь не заработала. Ида Хобарт. Похоронена на кладбище, что рядом с парком.