Учебка. Армейский роман

Геращенко Андрей Евгеньевич

— Никак нет.

— Он мне сказал, что ты ничем серьезным не болеешь, а просто шлангуешь! — Гришневич в упор посмотрел Игорю в глаза, интересуясь эффектом, который должны были произвести его слова.

Но Игорь разочаровал сержанта совершенно спокойным ответом:

— Он не мог такое сказать.

Но эта невозмутимость далась Игорю дорогой ценой — в душе курсанта все бурлило от возмущения: «Неужели, правда, что ему это сказал Вакулич?! Не может быть! Но зачем, в принципе, сержанту врать?

Потому, что он меня не любит. Но ведь я могу сказать про это Вакуличу, и тогда Гришневич окажется в довольно идиотском положении. Может быть, Гришневич просто недопонял, а теперь выдумывает всякий бред?».

Гришневич не выдержал слишком спокойного тона курсанта и взорвался сам:

— Так ты считаешь, что я тебя обманываю, да? Да я таких душар, как ты, на члене вертел! Да я…

Игорь понял, что задел сержанта не на шутку и пояснил, чтобы смягчить ситуацию:

— Я не это имел ввиду. Просто, может быть, вы что-то не так поняли — меня скоро должны забрать на обследование в госпиталь. А после обследования уже и решат — комиссовать меня или нет.

— А ты, небось, комиссоваться хочешь? — ехидно спросил несколько остывший Гришневич.

— Да — хочу. Я болею, и мне здесь плохо, — ответил Игорь и посмотрел сержанту в глаза.

— Придется перехотеть! А раз ты уже на дембель собрался, то неплохо бы тебе напоследок и службу потащить. Как ты считаешь?

Игорь пожал плечами.

— Придется, Тищенко, придется! Резняк!

— Я!

— Как ты считаешь — это справедливо, что ты все два года будешь служить, а Тищенко домой поедет?

— Конечно, не справедливо! — охотно поддержал сержанта Резник.

— Может, кто-нибудь думает иначе? — спросил сержант и посмотрел на взвод.

Игорь был уверен, что не меньше половины взвода думает иначе, но вот слов в свою защиту он так и не услышал. Лупьяненко и Туй старательно рассматривали пол, а Сашин сделал вид, что внимательно изучает свою пряжку на ремне.

— Видишь, Тищенко — не только я один так думаю, но и весь взвод. Так что придется тебе пока еще немного в наряды сходить, пока не уволишься.

В кубрик вошел Петраускас и почему-то сразу спросил у Гришневича:

— Ну, как — комиссуют твоего парня?

— Как видишь — дембель, твою мать! Ну, ничего, пусть напоследок по нарядам походит, — злорадно сказал сержант.

— По каким нарядам? — удивился Петраускас.

— По самым обыкновенным. Сегодня я по столовой заступаю, а заодно и его с собой возьму. Пусть поработает!

— Ему нельзя в наряд! — решительно возразил Петраускас.

— Ничего — не умрет! — буркнул Гришневич.

— Пока не было обследования, тяжести ему таскать нельзя!

— Да не будет он там ничего таскать — тарелки да пол помоет, вот и все!

— Конечно,

это твое дело, но я бы его в наряд не брал!

— Да ничего с ним не станет! Я сам прослежу, — недовольно отрезал Гришневич.

Ему не нравилось, что Петраускас слишком настырно лезет не в свои дела. В ответ Петраускас лишь задумчиво покачал головой и посоветовал Игорю на прощание:

— Смотри, не носи тяжести!

«Вот молодец Петраускас — за чужого курсанта волнуется! А Гришневич — свинья, хоть и такой же белорус, как и я. Лучше бы у нас Петраускас заместителем командира взвода был бы», — подумал Игорь, глядя вслед уходящему литовцу.

— Чего ты уши распустил? Подумаешь, сержант Петраускас о твоей судьбе побеспокоился! Ему хорошо беспокоиться — ты все равно не в его взводе. Я тоже могу о ком-нибудь чужом заботиться.

Игорь попытался представить, как Гришневич о ком-нибудь заботится, но это у него не получилось. От несуразности своей фантазии Тищенко неосторожно улыбнулся.

— Чего ты лыбишься, боец?! Мне глубоко до одного места, что кто-то там о тебе заботится! Сегодня вместе со мной заступаешь в наряд по столовой! Коршун!

— Я.

— Это ты как-то раз вместо Тищенко в наряд ходил, когда к нему мать приезжала?

— Вроде бы я.

— Сегодня Тищенко пойдет вместо тебя.

— А я?

— Останешься в казарме вместе с младшим сержантом Шорохом. Или ты, может быть, в столовую хочешь?

— Никак нет, — поспешно ответил Коршун и на всякий случай отошел подальше от сержанта, чтобы Гришневич не передумал.

— Итак, в наряд со мной идут: Тищенко, Каменев, Резняк, Петренчик, Байраков, Гутиковский, Албанов и Валик.

Состав наряда Игорю не понравился, потому что он попал вместе со своими недругами, либо с теми, кто к нему был равнодушен. Из всего наряда хорошие отношения у Игоря были только с Валиком, но Валик не имел во взводе почти никакого веса и с ним никто не считался. Неплохие отношения у Игоря были и с Гутиковским, но последний при первом же конфликте мог перейти на сторону противников Тищенко, потому что просто-напросто их побаивался. К тому же против Игоря явно что-то замышляли. Подошел Резняк и похлопал Тищенко по плечу:

— Ну что, Тищенко? Говоришь, хочешь сегодня поработать в счет близкого дембеля?

— С чего это ты взял?

— Да так… Тем, кто увольняется, приходится всегда делать дембельский аккорд. Вот и ты готовься — сегодня у тебя будет такая возможность.

— А я просто не захочу и все!

— Не можешь — научим, не хочешь — заставим! Так-то!

«Уж не ты ли заставишь?» — хотел спросить Игорь, но сдержался и промолчал.

— Чего он от тебя хотел? — спросил Лупьяненко, когда Резняк ушел.