Учебник рисования

Кантор Максим Карлович

Струев, слушая Гузкина, не испытал стыда ни перед кем из друзей и близких, поскольку испытывать стыд давно не умел. Из чувств, отдаленно напоминающих стыд, он испытывал иногда раздражение, вот и сейчас он почувствовал раздражение, что не предупредил ту безымянную супружескую пару в самолете (он даже не спросил, как их зовут), что доверять кипрским банкам нельзя. Он слушал Гузкина и думал о том, что надо было сказать попутчикам: берите скорее свои припрятанные гроши и бегите! Бегите! У вас непременно все отнимут. Если не русские чиновники, которые прознают да отберут, то директора вашего кипрского

банка — найдут возможность обжулить. Не те, так эти — но объегорят вас. Бегите из этих офшоров, бегите от ваших ловких советчиков. Бегите оттуда — это все нарочно выдумали для таких простаков, как вы! Вот что надо было им сказать, думал Струев. А куда им бежать? И куда деть эти несчастные деньги, что они прикопали на Кипре? На что употребить? Расчистить сквер на 3-м Михалковском, добиться, чтобы помойку убрали? Даже это у них не получится.

X

Приход Оскара Штрассера прервал беседу друзей. Оскар, истый ротарианец, приезжая в Париж, останавливался в своем клубе; путь до квартала Марэ он проделал пешком. На Пляс де Вож он встретил трех дам, которым обещал показать парижские мастерские и вошел к Гузкину сопровождаемый крепким ароматом духов.

— Как благодарить вас, Оскар, — сказал Гриша, — при вашей занятости нашли время, — Гриша говорил, надеясь разбудить в Струеве благодарность: вот важный человек, проделавший дальний путь ради тебя; скажи спасибо.

— Какие пустяки. И, кстати, я давно обещал поход в вашу мастерскую.

Лаванда Балабос, Белла Левкоева и Алина Багратион выступили вперед, и экзотические ароматы наполнили парижскую квартиру. Что говорить, и Клавдия де Портебаль, графиня Тулузская, и Сара Малатеста, урожденная Ротшильд, пользовались дорогими духами, и Гришу Гузкина трудно было озадачить запахом. Иной человек и за всю свою жизнь не вынюхивал такого разнообразия ароматов, какие Грише приходилось нюхать ежедневно — один букет в парке Монсо, совсем иной в Сен-Жерменском предместье. Однако такого ему нюхать еще не приходилось: сад тропических цветов расцвел в квартале Марэ. Тревожный ветер, поднятый Струевым, стих, наступила блаженная тишина, Гриша повел носом, точно охотничий пес: многообещающий запах! Лаванда Балабос шевельнула плечом, поправила прическу, перед Гришиными глазами проплыл браслет невиданной величины; художник проводил его внимательными глазами. Интересно, что ценнее — браслеты Клавдии или этот? Необыкновенная вещь. Что это? Сапфиры в окружении рубинов? Кажется, так Белла Левкоева показала художнику свой исключительный профиль, в ушах ее качнулись алмазы. Алина Багратион улыбнулась искусственными зубами, но блеск жемчугов не давал сосредоточиться на улыбке.

— Девушки зашли на минуту, — сказал Оскар, — прилетели поглядеть дефиле Ямамото и завтра вылетают на Сардинию. Но поскольку каждая из них имеет в Москве свой музей (вы, русские, жаловались, что у вас нет музея современного искусства, теперь сразу три будет!), я решил вас представить. Гриша Гузкин, пояснил Оскар дамам, — крупнейший русский художник. Гордость России.

— Значит, он будет в моей галерее, — рассмеялась ослепительная Белла, — Гриша, я вас беру! Сколько вы стоите? Видите, какая я деловая?

— Мы теперь такие практичные, — смеялась Лаванда.

— Гриша,

я привыкла решать все сразу!

— Я тоже хочу Гришу! — воскликнула Лаванда. — Гриша, вы обязаны приехать к нам с Ефремом. Он обожает искусство.

— Моему — все равно, — сказала Белла задорно, — но он покупает все, что я скажу.

— Ефрем обожает искусство, — повторила очаровательная Лаванда. Он собрал вокруг себя сливки интеллигенции! Так вы приедете, Гриша?

— А Шайзенштейн к вам ходит? — спросила ревнивая Белла.

— Он лучший друг Ефрема, разве не помнишь, Беллочка? Когда персиковый лес сажали, он с лопатой фотографировался. О, я его обожаю. Просто обожаю.

— А Солженицын, — спросила Белла, — Лавандочка, у вас бывает Солженицын?

— Беллочка, я напомню Ефрему, чтобы позвал Солженицына на эту среду. Мы собирались его позвать на той неделе — и улетели в Лондон на аукцион. Неудобно, до чего неудобно перед Сашенькой. Боже, что за жизнь!

— Это бесконечный стресс.

— Я отдыхаю только в самолете.

— Я всегда обещаю себе неделю отдыха — но где ее взять?

— Да, где?

— Вот именно, где взять? Этот страшный график!

— Поглядите на мои руки, да, поглядите, — и Лаванда протянула прекрасные руки в кольцах, — вы видите: они дрожат. Это от усталости.

— В неделю у меня бывает четыре перелета.

— Вы должны ехать с нами! — воскликнули девушки.

— Вы познакомите Гришу с Солженицыным — и это будет сенсация, — сказал Оскар.

— О-о, это люди одной породы!

— Как говорит мой друг Ле Жикизду, — начал Гриша значительно.

— Гастончик? Он непременно полетит тоже. Я обожаю Гастончика!

— Гриша, где ваши чемоданы?

— В Москву? — спросил ошеломленный Гузкин, — еще десять минут назад он строил планы по поводу Нью-Йорка, в Москву его совершенно не тянуло. Впрочем, если есть конкретное дело, можно и слетать, конечно. В конце концов, Москва, как многие говорят, практически стала европейским городом.

— Гриша должен лететь с нами на Сардинию! У Левкоева там дом — боже мой, мы принимаем кого угодно. Гриша, вы должны. Не говорите мне «нет» или я ваш враг!

— Но Нью-Йорк, — сказал Гриша, усвоивший золотое правило: хочешь, чтобы тебя оценили — покажи, что тебя ценят в другом месте, — а как же Нью-Йорк?

— Ради бога, пусть будет Нью-Йорк. Но завтра — Сардиния, — сказала Белла Левкоева, смеясь, — как, вы еще не были у нас дома? Оскар, я никогда тебе этого не прощу. Я ненавижу тебя, Оскар! Ненавижу!

— Мне кажется, здесь есть еще один художник, — сказала Алина Багратион молодым подругам, — познакомьтесь с великим Струевым. Белла, ты должна его взять к себе.

— О, я покупаю его, — сказала Белла, глядя в то же время на Гришу Гузкина своими яркими глазами и понимая, какое впечатление производит, — что вы умеете, Семен?

— Ах, не задавай таких вопросов, Беллочка! Он гений!

— Мы берем его на Сардинию?

— Ну, конечно, мы берем его на Сардинию! И не смотри так на меня, Оскар, я ненавижу тебя! Я могла знать Гришу уже давно!

— Завтра я улетаю в Москву, — сказал Струев.

— Я ненавижу тебя, Оскар! О-о, интриган! Мы с Гришей никогда тебе этого не простим!