Учебник рисования
Шрифт:
— Не понимаю.
— Раньше вы — или другой богатый человек, — любезно обобщил Оскар, разрешив Струеву встать в ряд с уважаемыми людьми, — мог копить золото, держать золото в сундуке и всегда быть богатым. Сто лет пройдет, политическая система поменяется — а его внуки все еще богаты. Иначе говоря, можно было создать свою систему ценностей, независимую от ценностей мира. Теперь нельзя. Попробуйте положить деньги в сундук — превратятся в пыль. И не случайно, не из-за внезапного кризиса — но нарочно, потому что все решили, что так надо устроить. Идет процесс движения капиталов — и остаться в стороне невозможно. Ваши ценности будут ценностями до тех пор, пока они отвечают представлениям
— Наверное, поэтому, — спросил циничный Струев, — Мессершмитты, Сименсы и Круппы так легко находили применение деньгам?
— Указанные вами лица были поставлены перед выбором: играть вместе с миром или против мира. Но против мира деньгами не играют; деньгами можно играть только — за. А Гитлер (если вы намекаете на Гитлера) здесь вовсе ни причем.
— Акции? — спросил Струев. — Я так понимаю, что вы держите мои деньги в акциях разных предприятий. Играете на бирже? Говорите яснее.
— Вы не поняли меня. Начнем сначала. Мир — единый организм, капитал — его кровь. Капитал перемещается по артериям мира — строит машины и свергает режимы. Вот едут американские коммандос уничтожать сандинистав — это деньги едут. Но и повстанцы-сандинисты, которых они убьют, — это тоже деньги. Уверяю вас, этот локальный конфликт принес кому-то прибыль, а кто-то пожалел, что не принял в нем участия. Без капитала ничто невозможно, он есть самое ценное в мире — но только до той поры, пока он питает мир. Кровь важна для организма, пока циркулирует по артериям и венам, — вылейте ее на землю, и она станет грязью.
— Так же, как искусство, — сказал Гриша Гузкин. Он добросовестно перевел слова Оскара и добавил кое-что от себя, — искусство живо, пока влияет на современность.
— А ты, Гузкин, оказывается, на современность влияешь?
— Оскар говорит, — сказал Гриша, гордясь европейским другом и его взглядами, — о взаимосвязи вещей. Там, в России, — сказал Гриша, наклоном головы дав понять, что в России не только это не удалось, но и вообще многое скверно, — невозможно увидеть ситуацию в целом. Между нами, я спросил однажды Пинкисевича, где он держит деньги. Ты знаешь Эдика, он парень простой. В банке, говорит, держу. — Гриша посмеялся, — я показал Эдику глобус, попробовал кое-что объяснить, сомневаюсь, что успешно. Жить интересами мира! Ах, и у меня это получилось не сразу! Я, человек искусства, — сказал Гриша, — только здесь впервые почувствовал ответственность перед всем миром.
— Вы, Гриша, стали цивилизованным человеком.
— И как цивилизованный человек, — продолжил Гузкин, — не могу замыкаться в своей скорлупе. Смотрю вокруг, — сказал Гриша, — и вижу проблемные регионы, места, где цивилизация еще не вполне торжествует. О, цивилизация придет туда! Мы не можем смириться с тем, что есть рабство, что есть тоталитарные системы. Какой же вывод? Это значит, что цивилизация будет участвовать в разработках этих мест, и туда, в эти концессии, я и вкладываю свои капиталы.
— Вы разумный человек, Гриша.
— Член цивилизованного общества. Только и всего.
— В оружие, что ли, вкладываешь? — спросил Струев.
— Не только. Я и в медицину вкладываю. Но и в оружие, да! — и Гриша, разволновавшись, повысил голос. — Почему я должен стесняться того, что поддерживаю своими деньгами ту цивилизацию, которая мне эти деньги дает? Интересно получается!
— Вы вряд ли удивитесь, Семен, — сказал Оскар, — когда узнаете, что и вы вкладываете деньги в оружие.
— Я? — спросил Струев. — Я никуда не вкладываю.
— Разумеется, за вас это делаю я. А куда еще я ваши доходы должен вложить? В кур? В зубные — ха-ха — пломбы? Что же еще даст такой хороший про цент?
— Оскар Штрассер, — сказал Гриша Гузкин, — финансовый гений. Вот человек, который из доллара всегда сделает три.
— Вы меня обижаете, Гриша. Почему же три? На первом этапе сделки три, а потом — триста. Простой пример: как продают ракеты? Продал, допустим, задешево ракеты «земля-воздух»; если сделка крупная, то можно и уступить. Поторгуешься — и уступишь. Что ж, продал ракеты дешево, бывает; я не раз попадал в такие условия, что продать надо; а вот подкрылков не продал; клиeнт — даже если не хочет, опять придет. Куда ж он без подкрылков? А вот уже за подкрылки я возьму свою цену: и отступать ему будет некуда. Именно так и случалось. Спросите Портебаля, Гриша, спросите Портебаля! Однажды он почти обманул меня — и что же?
— Изумительно, — сказал Гриша.
— Понимаю. Значит, финансист действует приблизительно так же, как дантист. Попал к вам в кабинет — уже не уйдешь никогда. Я к вам на прием приду — а вы мне пломбу поставите. Но ведь не навсегда, а с таким расчетом, чтобы она через три года вылетела и я пришел снова. И опять — новую пломбу, только уже от зуба почти ничего не останется. И еще через год — опять к вам. А там уже надо коронки ставить. А потом — мост. А еще через год — вставную челюсть. Так? Верно представляю?
— А вы бы как хотели? Сразу вставную челюсть? — веселясь, спросил Оскар.
— Я к зубным врачам не хожу. Выпал зуб — и черт с ним.
— Боюсь, такая политика не сделает вас здоровым.
— Минуточку! — сказал в это время Ефим Шухман в отеле «Лютеция». — Минуточку! Вопрос принципиальный. Можем ли мы, здесь сидящие, — мы, европейцы, — смириться с тем, что в мире существуют тиранические режимы? Я прошу внятного, определенного ответа!
— Почему мы с тобой, Ефим, должны решать за других, — сказал вольнолюбивый Махно. — Пусть сами разбираются.
— Требуется ответ: да или нет! — взвился Шухман. — Попрошу не увиливать!
— Я и отвечаю: это не наше дело.
— А я говорю, — кричал Шухман, — что это лицемерие! Ах, мы такие чистенькие, не хотим войны! Ах, мы боимся испачкаться в крови! Забыли, как шестьдесят лет назад такой же тиран — а его вовремя не остановили! — пришел к власти и стал душить и резать! Нашлись вот такие же чистоплюи! Мол, не будем связываться! — а он подчинил себе весь мир! Забыли?
— Где ты Гитлера увидел? — встревожился Бердяефф.
— При чем здесь Гитлер? — спросил Махно.
— При том, что задача свободного мира, — внушительно сказал Ефим Шухман, — наносить удар первому — не ждать, пока у нового Гитлера появятся ракеты. Мы, люди Запада, должны понимать, какая ответственность на нас лежит.
— Лично на мне, — сказал Махно, — нет такой ответственности.
— Где я Гитлера увидел? Я вам сейчас скажу где! Я покажу! Минуточку! — колумнист Шухман привстал. — Если бы вовремя не дали по рукам Милошевичу — появился бы Гитлер! Если бы не покончили с Чаушеску — появился бы Гитлер! Если бы не развалился Советский Союз — появился бы Гитлер! Если не остановить Саддама — появится Гитлер! Северная Корея — вот откуда надо ждать Гитлера! И задача Запада — остановить такого Гитлера.