Учитель
Шрифт:
Старик направился на кухню, собака же, заметив куда пошел старик, соскочила с кресла и побежала за ним.
– Я на кухню и ты за мной, - Александр Петрович улыбнулся, увидев Шарика, вбегающего на кухню.
– Значит, составишь мне компанию, чтоб мне не скучно было одному есть.
Александр Петрович подошел к плите, чиркнул спичку и зажег конфорку под сковородкой.
– Не больно мне и хочется есть, Шарик, - сказал Александр Петрович.
– Но отказаться от жареной картошечки не могу. Как полюбил ее в детстве, так до сих пор и люблю. Привык, наверное.
Собака, вбежав
– Ай-яй-яй, Шарик, никто тебя не кормит, да?
– спросил старик, потянувшись за черпаком.
– Сейчас мы это дело исправим. Хочешь, могу тебе компоту налить, а могу и борщику. Что выбираешь?
Шарик облизнулся, после чего уселся на лапы и замотылял хвостом.
– Вряд ли ты, дружок, удовлетворишься компотом, - старик улыбнулся и поднял с пола собачью миску, затем снял крышку с кастрюли и зачерпнул черпаком содержимое.
– Что-то мне подсказывает, что от борща ты вряд ли откажешься. Наша Надюша готовит чудесный борщ и ты это знаешь, недаром так барабанишь хвостом по полу.
Едва Александр Петрович вернул тарелку на пол, Шарик ткнулся мордой в тарелку и набросился на борщ с таким аппетитом, словно не ел неделю.
– Ешь, ешь, - старик подергал собаку за хвост. Шарик сделал несколько вялых попыток высвободить хвост из рук Александра Петровича, но этим и ограничился, содержимое тарелки его притягивало больше, чем проблемы с хвостом.
– Одного накормил, пора и второго кормить, - Александр Петрович выключил газ и взял чистую тарелку с вилкой. Сняв крышку со сковородки, он высыпал содержимое в тарелку, после чего поставил тарелку на стол и подошел к холодильнику.
– Где-то тут были... ага, вот они, - Александр Петрович вынул из холодильника банку с консервированными огурцами и поставил ее рядом с тарелкой на стол.
– Вот теперь можно и начинать трапезу.
Старик сел за стол, открыл хлебницу и вытащил из нее половинку черного хлеба, затем взял нож и отрезал себе кусочек.
– Приятного аппетита, Шарик, - сказал Александр Петрович, взглянув на собаку. Та заканчивала вылизывать тарелку и вскоре уже сидела возле стола и смотрела на старика, не забывая барабанить хвостом по полу.
– Ненасытный ты Шарик, прям как человек. Все тебе мало. Так и быть, поем и потом еще черпак борща получишь, но это только, когда поем. Так что, дружок, жди.
Александр Петрович откусил кусок хлеба и принялся за картошку. Какой же она вкусной была! Ему казалось, что он никогда не ел ничего более вкусного. У него даже аппетит появился. Старик воткнул вилку в котлету и поднес ее ко рту. Внезапно, пораженный мыслью, замер. Рука дрогнула и медленно опустилась, котлета вернулась на тарелку.
– Что ж ты делаешь?
– прошептал Александр Петрович.
– Совсем недавно ты озаботился жизнью животных, а тут собрался съесть частицу живого существа. Не лицемерие ли это? Говорить одно, желать одно, а делать другое? Этого хочет твое сердце? Или может быть это желание твоего разума? Нет, мое сердце против лжи, против любого зла, оно
– Надеюсь, когда-нибудь оно все же покинет меня.
Старик взял тарелку и поднялся из-за стола.
– Шарик, это твоя еда, но не моя, - Александр Петрович наклонился и высыпал содержимое тарелки в собачью миску.
– Ешь, мой дружок, ешь, - рука принялась гладить собаку, вновь уткнувшуюся мордой в миску и довольно махавшую хвостом.
– Ешь, - вздохнул Александр Петрович и опустился на стул.
– Где искать истину, как не в своем сердце. Где черпать мудрость, как не в своем сердце. Где найти удовлетворение, как не в своем сердце.
Александр Петрович встал со стула и подошел к шкафу с посудой. Открыв дверцу шкафа, старик достал чашку, после чего снял крышку с кастрюли с компотом и налил в чашку компот.
– Хорошо тебе, Шарик. Ты не настолько разумен, как я или какой иной человек. В своей разумности мы позволяем слишком многое из того, что не должны делать. Вместо того чтобы оберегать матушку-природу, мы ее убиваем, вместо того, чтобы жить в мире, мы развязываем войны, вместо того, чтобы любить, мы ненавидим. Жалок человек, жалок в своей разумности. Когда-то эта разумность его и уничтожит. Благо, мои глаза не увидят этого.
Александр Петрович поднес чашку к губам и отпил из нее, затем взял кусок недоеденного хлеба и сел на стул. Какое-то время старик сидел, ел хлеб и запивал компотом. Его взгляд был устремлен за окно, туда, где в своем невесомом танце кружились снежинки.
– Хоровод жизни и смерти, - пробормотал Александр Петрович, наблюдая за снежинками.
– Жизни и смерти.
Старик улыбнулся. Ему казалось удивительным, то, что он не испытывал никакого страха, когда думал о смерти. Смирился ли он с ней или может быть стал чуточку мудрее?
– Что есть смерть?
– Александр Петрович перевел взгляд на Шарика, вертевшегося возле ног.
– Продолжение жизни или ее окончание? Необходимость или вынужденность? Добро или зло? Может старуха с косой на самом деле - прекрасная юная нимфа с флейтой?
Александр Петрович снова улыбнулся.
– И правда, почему старуха с косой, а не нимфа с флейтой? Так ли уж страшен волк, как его рисуют? А может это и не волк совсем, а безобидный ягненок? Знать бы ответ. Но тогда жизнь была бы скучна, а так есть над чем голову поломать.
Александр Петрович поднял голову и посмотрел на настенные часы. 9:55.
– Как время бежит-то, - пробормотал старик, вставая со стула.
– И не угнаться за ним. Словно в шею кто его гонит... Пойду, Шарик, оденусь. Надо идти, а страшно. Знать бы куда идти, а так в неизвестность, на свой страх и риск.