Удача в подарок, неприятности в комплекте
Шрифт:
Прохор Милорадович метнул на господина Колокольцева взгляд, подобный взору василиска или же Медузы Горгоны, своих жертв в камень бездыханный обращающей, но Фёдор Иванович уже принял волшебный эликсир, а потому чувствовал себя совершенно неуязвимым. Колокольцев горделиво вскинул голову, воинственно подбоченился и, картинно отставив ногу, вопросил:
– Что-то не так, юноша?
Прохор Милорадович отчётливо заскрипел зубами и непременно сказал бы что-то скандальное, неизбежно приведшее бы к крупной ссоре, что было бы крайне нежелательно накануне бала, но Василий Харитонович приобнял юношу за плечи и сунул ему в
– Выпейте, юноша, сей бальзам для душевных ран целебен.
Прохор Милорадович, не спеша пить, покачал рюмку, словно раздумывая, а на запустить ли её в стену либо же в чью-то голову. Василий Харитонович же, улучив момент, ловко подтянул ладонь с зажатой рюмочкой к губам родственника и принялся поить его, словно тот был несмышлёным младенцем или же ребёнком капризным, не желающим пить лекарство, потому как оно излишне горькое:
– Ну же, юноша, не кукситесь, отведайте, уверяю Вас, после первого же глотка Вам откроется рай небесный!
– Вы его что, отравили? – усмехнулся Прохор, тем не менее, делая небольшой глоток.
На лице Василия Харитоновича отразился неприкрытый ужас:
– Господь с Вами, Прохор Милорадович, это каким же варваром нужно быть, чтобы столь дивный чудодейственный бальзам ядом осквернять?!
– От сего напитка сам господин столичный следователь не отказался, - Фёдор Иванович гулко икнул, извинился и тут же икнул опять, громче прежнего. – А что, мы с ним вчерась аккурат такой вот бутылёк на двоих и того… этого…
– Господин Корсаров стал пить? – Фёдор Витольдович нарочито удивлённо округлил глаза и брезгливо дёрнул уголком губ. – Да ещё и с Вами?
Колокольцев вытер ладонью губы:
– Коли рана на сердце мозжит, любой компании рад будешь, особливо, ежели к человеку коньячок первосортный прилагается.
– Любопытно, любопытно, - Олег Петрович подошёл поближе, невольно потирая руки и пытаясь оценить значимость услышанных сведений, - это какая же рана может мозжить у столь импозантного мужчины? Мне казалось, Алексей Михайлович, как жена Цезаря, вне подозрений и недоступен для стрел Амура.
– Он вдовец, - коротко ответил Прохор Милорадович, даже не глядя на своего соперника за любовь Оленьки.
Олег Петрович хищно сверкнул глазами, Василий Харитонович сие заметил и поспешил вмешаться, поскольку был одним из немногих, кто догадывался о возможной причине сердечной раны столичного следователя. Как-никак, именно он, выпивоха и гуляка, был ближе всего к Лизоньке и служил надёжным поверенным всех её милых девичьих тайн и бесхитростных мечтаний. А вот о господине Корсарове Лиза со своим дядюшкой секретничать не спешила, спрашивается, отчего? Времени не нашлось? Вряд ли, скорее всего, зародилось в сердце девичьем нечто такое, что даже любимому дядюшке знать не положено. Да и Алексей Михайлович, хоть и скрывается, демонстрируя великолепную выдержку и невозмутимость, а нет-нет, да и выдаст себя с головой невольным жестом или интонацией. Даром, что Василий Харитонович молодым людям в их забавах следственных не встречался, жизнь в доме Софьи Витольдовны научила его скрываться, с мебелью сливаться чисто хамелеону, потому дядюшка знал и понимал гораздо больше, чем говорил. Вот и сейчас, дабы прервать беседу, таящую потенциальную опасность для Лизы и следователя, Василий Харитонович качнулся и махнул рукой:
– Да дался
– О пророчествах, - выдохнул Фёдор Иванович, для надёжности облокачиваясь на стол, а то пол под ногами начал предательски прогибаться и вращаться. – Верите ли вы, господа, в предсказания? Или же каждый человек сам этот… - Колокольцев пошатываясь потряс кулаком, словно что-то заколачивал, - молотобоец, нет, кузнец своего счастия?
– И почему это пьяных вечно на философствование тянет? – шепнул Фёдор Витольдович Олегу Петровичу и, вежливо поклонившись, произнёс:
– Прошу прощения, господа, вынужден вас оставить. Мне нужно готовиться к балу.
– Присоединяюсь, любезный Фёдор Витольдович, - Олег Петрович сладко до тошноты улыбнулся, почти промурлыкав. – До встречи на балу, господа.
– Вы бы тоже шли, Прохор Милорадович, - посоветовал Василий Харитонович юноше, словно служившему живым воплощением вселенской скорби и краха бытия, - костюм бы для бала посмотрели, матушка-то Ваша, поди, их уж две дюжины отобрала, не меньше. Да под каждый туфли, платки шейные и жилеты.
Прохор Милорадович головой качнул, губы сжал упрямо:
– Я не пойду на бал.
– О как, – прохрипел Фёдор Иванович, разводя руками и чуть не теряя равновесие.
Василий Харитонович вздохнул, присел рядом с юношей и отечески положил руку ему на плечо:
– Послушайте меня, Прохор Милорадович, хотя сказанное мной, возможно, и не будет Вам приятно. Вы любите госпожу Игнатовскую?
На лице Прохора отразилась мука смертная, черты лица исказились, из побелевших, напряжённых губ с трудом пробилось:
– Да…
– В таком случае Вы обязаны, слышите меня, просто обязаны во имя любви быть на балу, - Василий Харитонович буравил Прохора Милорадовича непривычно тяжёлым требовательным взглядом, - и не просто неупокоенной тенью блуждать по залу, а веселиться, чтобы никто, даже самый пристальный и предвзятый наблюдатель, не смог угадать, что у Вас на душе.
Несчастный влюблённый нервно облизнул пересохшие губы:
– Зачем? Никому и дела не будет до того, где я и что со мной.
Василий Харитонович выразительно поджал уголки губ и поднял глаза к потолку, словно вопрошая небеса, за что они послали ему такого недогадушку. Тем не менее, ругаться не стал, ответил нарочито мягко, словно с больным ребёнком говорил:
– На самом деле, всё очень даже просто. На Вашу ненаглядную искушались.
– Прохор Милорадович от этих слов так и вскинулся, Василий Харитонович жёстко пригвоздил его к месту, хлопнув ладонью по колену и коротко рыкнув, - Сидеть! Своей истерикой Вы никому не поможете, только всё окончательно и бесповоротно испортите. И именно поэтому, чтобы неведомый пока душегуб не смог ничего заподозрить, Вы и должны блистать на балу. Иначе убийца поймёт, что Ваши чувства к Ольге не простая сиюминутная прихоть, а пылкая страсть, и тогда… - Василий Харитонович глубоко вздохнул и ровным, будничным тоном, словно речь шла о покупке новой сбруи, закончил, - тогда он убьёт её.