Удары шпаги господина де ла Герш, или Против всех, вопреки всем

Ашар Амеде

– Да, пожалуй, - согласился Рено.

– Господа, как мы уже договорились, я вхожу первым, предупредил Каркефу.
– Но если меня убьют - прошу: помолитесь за мою душу.

Прямо у двери кабачка Каркефу столкнулся с матушкой Фризоттой, смазливой пухленькой брюнеткой, которая приветливо улыбалась. Он игриво поцеловал её в обе щеки.

– Моя принцессочка!
– сказал он.
– Эти два молодых сеньора хотят обсудить очень важное дело с мэтром Гансом. Не пугайся, если они немного пошумят.

За разбитые кувшины и прочее будет заплачено.

– Любезный маркиз де Шофонтен! Милейший граф де ла Герш!
– Проходите, господа! Я - глуха и нема, - пригласила кабатчица.

Каркефу пристроился рядом с ними и, поглаживая подбородок, поглядел на двух друзей, глаза его, казалось, говори ли при этом: "Вот так все решается!".

Почти тотчас же он толкнулся в дверь небольшой комнаты, где мэтр Ганс, погруженный в созерцание керамической кружки, размышлял о превосходстве анжуйского вина над немецким пивом. Естественно, что в этот момент он с презрением относился к ячменю и хмелю - составляющим пива. Каркефу легонько стукнул его по плечу.

– Поговорим, приятель, - сказал он.

И, взяв кружку мэтра Ганса, залпом опустошил её.

Одновременно Арман-Луи и Рено сели по обе стороны стола: один, наставив на него пару пистолетов, другой - обнаженный сверкающий кинжал.

Мэтр Ганс стал бледным как смерть.

– Что все это значит?
– крикнул он.

– Увы, это означает, что эти господа обеспокоены вашим здоровьем, мой господин!
– ответил Каркефу.
– Они полагают, что вы относитесь к своему здоровью с небрежностью, которая внушает опасения... К примеру, вы позволяете себе прогуливаться вечером по лесу с очень неприветливыми людьми.

– Кто - я?
– пролепетал мэтр Ганс.

– Вы, почтенный оруженосец! Тогда как вечерний воздух весьма вреден для здоровья! Кроме того, вы зачем-то входите в замок этого дворянина, Каркефу указал на Армана-Луи.
– И к тому же входите почему-то по куртинной лестнице, а выходите через караульную дверь. Затем едете по скверной дороге, рискуя упасть и сломать ногу.

– Это недоразумение, друг мой: в эту пору я уже облачаюсь в ночное платье, чтобы, после молитвы, отойти ко сну.

– Вас узнали, мэтр Ганс, несмотря ни на что - будь вы хоть в шапке из лисьего меха, вроде этой, что у вас на столе.

Бедный оруженосец схватил злополучную шапку, пытаясь сбросить её под лавку.

– Слишком поздно!
– остановил его жестом Каркефу.
– Но, чтобы не подвергать вас этому жуткому падению на скверной жуткой дороге, эти господа желают знать: что за человек увлек вас с собой в это мрачное ночное путешествие, и с какой целью вы взбирались с ним наверх к господину де Паппен гейму?

Мэтр Ганс был в полной растерянности: с одной стороны, он

видел перед собой два пистолета внушительного вида и зловеще сверкающий кинжал, с другой стороны, он понимал, что его благородный хозяин не простит ему его болтливость. Любому, кто лишь едва откроет рот, граф Годфруа обещал проломить голову, - этот способ он считал самым надежным, чтобы научить своих слуг молчанию. Мэтр Ганс задрожал от страха при мысли об этом. Но тут ему в голову пришла идея: не показать ли для начала свою смелость, а потом, если она ни на кого не произведет впечатления, - сдаться?!

– А если мне нравится молчать!
– рявкнул мэтр Ганс, положив руку на гарду своей рапиры с видом Титана.
– Найдется ли здесь кто-нибудь, способный заставить меня заговорить?

– Каркефу!
– позвал Рено.

– Слушаю, господин маркиз!

– Нет ли у тебя куска веревки в кармане?

– Всегда найдется, - Каркефу положил на стол два локтя хорошей пеньковой веревки, тонкой, ровной и очень крепкой.
– Совсем новая, добавил он.

Мэтр Ганс попытался выдернуть из ножен свою рапиру, но она не поддалась - и это был последний отчаянный жест его доблести.

– Кончай дергаться!
– сказал Рено, схватив его за руку.
– Ты видишь эту веревку? Если через три минуты ты не признаешься во всем, она будет у тебя на шее! И если через пять минут мы не узнаем о ваших с графом делах, я стяну её у тебя на шее так туго, что ты уже больше не сможешь пить свое анжуйское.

– Если ты все расскажешь, этот кошелек - твой!
– продолжал наступать на него в свою очередь г-н де ла Герш, бросив на стул туго набитый шелковый кошелек, который упав, глухо звякнул.

Мэтр Ганс грустно посмотрел на свой кувшин с вином: Каркефу маленькими глотками допивал его. Оруженосец вздохнул и перевел глаза на кошелек: сквозь шелк просвечивали золотые монеты.

– Одна минута!
– начал считать Арман-Луи.

– О Господи Иисусе!
– прошептал мэтр Ганс, с ужасом вспомнив угрозы г-на де Паппенхейма.

Он бросил робкий взгляд на окно, которое было закрыто, затем посмотрел на плотно закрытую дверь. Из соседней комнаты доносилось пение матушки Фризотты.

– Две минуты!
– продолжал отсчитывать время Арман-Луи.

– Святая Дева! Да если мой хозяин узнает, что я проболтался, он же убьет меня!
– запричитал оруженосец, хлопнув себя рукой по лбу и холодея от страха.

– Ты получишь двадцать пистолей и право дать себя сцапать в другом месте, - пообещал Арман-Луи.

Мэтр Ганс попытался снова приподняться, но опять был возвращен на свою скамейку.

– Три минуты!
– выкрикнул Каркефу. Он схватил веревку и перебросил её через потолочную балку.