Удружила, маменька!
Шрифт:
Только завтра после обеда. Но об этом ей лучше не знать. Я всю неделю буду его ездить «разбирать», раз уж она меня, как собаку, на цепь посадила!
А завтра, придя из колледжа уже к вечеру, я застала дома изумительную картину: маменька и этот грёбаный Кисслер сидят на кухне, гоняют чаи.
— Вау! — картинно удивилась я. — Мне опять к осмотру в спальне готовиться или как?
— Вот смотри, Никит! — язвительно произнесла она, — вот, полюбуйся!
Она
— Ай! — вскрикнула я, когда по свежей ране так грубо провезли тканью.
— Э-это ч-что? — осоловело вытаращила глазки маман. И побледнела!
— Ты ж просила содрать эту кошку до мяса. Вот я и стараюсь, каникулы ведь, а я наказана гуляньем, — теперь пришла моя очередь язвить.
— Никитушка., — еле слышно пробормотала маменька. — Это заражение крови чтоль? Ты чего дура сделала?!
— Юль, это Он? Вчерашний? — обратился ко мне Кисслер с потемневшими от злости глазами.
— Да, — резко ответила я, прикрывая тату майкой.
— Какой ещё вчерашний?! — полушёпотом поинтересовалась мать. — Чего ты, стервозина, опять там намудозвонила?!
— Успокойтесь, Римма Михална, — Ник помог маменьке присесть. — Это не заражение. Она вчера поверх временной набила постоянное тату. Татуировщика я видел, он опытный, у него даже медицинское образование есть. Так что было всё стерильно, надеюсь. Только зачем всё это, Юль?
— Хосспади, стыдоба какая! Постоянная наколка! Как зэчка! — причитала мамуля голосом «умирающего лебедя».
— Юль, меня, значит, стесняешься, — продолжал Кисслер. — А к нему добровольно пошла, и легла на кушетку в одном белье, да? Без стеснения.
— Да! Ключевое слово - добровольно! И в белье! И если тебя позвали меня воспитывать — то я тебя слушать не буду! Я сваливаю! — я развернулась и хотела, как обычно, хлопнуть дверью.
— Стоять! — о, у маменьки прорезался голос?!
— Юль, не надо, — догнал меня в прихожей Никита. — Останься. Уйду я. Прости меня. Я больше не появлюсь в твоей жизни. Слишком сильно я тебя люблю, чтобы позволять себе так тебя расстраивать. Прощай.
Он сжал мне руку, а потом скрылся за входной дверью.
— Выгнала?! Ты его выгнала, дурища?! — вылетела в прихожую маман.
— Сам… Ушёл… — обескураженно произнесла я. В ушах звенели слова «слишком сильно я тебя люблю», а перед глазами был этот прощальный взгляд шоколадных глаз, полных сожаления.
Мать там что-то ещё кричала, но я уже не вникала. Я заперлась в ванной и встала под тёплый душ. На пояснице загорелась свежая рана от тату, но боль быстро притупилась.
Любит?
Больше не потревожит?
«Прощай».
Ласковые струи смывали с меня весь негатив и постепенно наполняли спокойствием. Ну,
А я, соответственно, не пойду больше к нему на приём. Сейчас всё хорошо, а через год он уже мечтает в перинатальном центре работать. Не встретимся.
И вроде через пару дней уже всё устаканилось: мама, хоть и не разговаривала со мной, но ключи мне отдала и больше не ограничивала мои передвижения.
С Алкой помирились, я ей всё рассказала, и попросила забыть фамилию Кисслера, как страшный сон.
Да я и сама почти не вспоминала о нём.
Днём.
А ночью этот паразит стал с завидной регулярностью являться в мой сон! И ладно бы просто приходил. Он меня там развращал самым пошлым образом! Соблазнял, ласкал, зацеловывал, в нежности купал…
А я таяла…
И даже ни грамма не сопротивлялась, не ломалась. Всё позволяла этому демону!
И даже так привыкла, что уже не просыпалась от стыда за эти свои действия.
После одного такого сна я разыскала его в соцсетях.
И сразу же попала на его вчерашние фоточки: сидит у бассейна в каком-то отеле, в одних плавках, скрывающих довольно-таки, как бы оценила Кулагина, соблазнительных размеров достоинство. Шикарный пресс, ровный загар на гладкой коже и брызги воды, влажная чёлка, хитрая улыбка и такой распутный взгляд. Я прям залюбовалась!
А на другой фотке он стоит в белом халате, в окружении молодых красивых девушек и женщин, тоже в халатах. Все с бейджиками.
И подпись:
«Будапешт. Европейская медицинская конференция.»
Ага. В Венгрии мой Пилюлькин.
Стопэ!
Мой?
И почему, чёрт возьми, в груди заклокотало что-то, похожее на ревность. Ну типа кто-то взял твою игрушку в общей песочнице, которой ты и не играл уже целый час. А тут взяли — и тебе она сразу же понадобилась.
Так, выбрасываем все тупые мыслишки из головы!
Через неделю мы с папулей погнали на авто-шоу за город, вдвоём. Обожали мы подобные вещи в отличии от мамы.
— Пап, ты не в курсе, долго ли мать ещё общаться со мной не будет? — спросила я.
— Да хрен вас знает. Заварили какую-то фигню с этим пацаном, и теперь мучаются все трое.
— Он мучается, ага! Поржал и забыл на следующий же день всю нашу семейку, — отвернулась я.
— Юль, он матери звонил. Просил не быть с тобой строгой: ключи отдать, на приём к нему не таскать, за татуху не ругать, и не упоминать его имя. Мне кажется, ты ему очень нравишься.
— Знаю я, — махнула я рукой, — он мне на прощание в любви признался.