Углич. Роман-хроника
Шрифт:
«Славная ты у меня, - как-то молвил отец.
– Доброй женой кому-то станешь. Вот погожу еще годок, да и жениха тебе пригляжу».
Но приглядеть отец так и не успел…
На другое утро Полинка пришла к городовому приказчику. А вскоре она и впрямь стала златошвейкой. Её дивные изделия приказчик продавал втридорога.
Слух об искусной мастерице дошел даже до царицы Марии Федоровны. Как-то за обеденной трапезой она молвила своей ближней боярыне Василисе Волоховой, коя приехала с ней из Москвы:
–
Царица всячески оберегала своего сына, а посему подбирала дворовых людей чистых, благолепных и здоровых.
Боярыня вернулась от приказчика довольная:
– Всем хороша Полинка, царица-матушка. И лицом пригожая, и телом ладная, и недугами не хворала. А уж мастерица - поискать!
– Вот и, слава Богу, - перекрестилась Мария Федоровна.
– Будет мой сыночек в самых красивых нарядах ходить. Надо молвить Михайле Федоровичу. Пусть за девкой своего человека пошлет.
Но человек вернулся к Нагому с пустыми руками.
– Не отпущает девку Русин Раков. Она, бает, порядную грамоту63 подписала.
– Отпустит!
– уверенно молвил Михайла Федорович.
Городовой приказчик жил вне стен кремля, вблизи Успенской площади, рядом с дворами углицкой знати.
Русин Егорыч встретил старшего из братьев Нагих как самого дорогого гостя, понимая, что в его хоромах появился ни кто-нибудь, а дядя царевича Дмитрия, наследника престола!
Михайла Федорович, большой любитель хмельных питий и всяких разносолов64, не спешил приступать к деловому разговору. Начал он его лишь тогда, когда хмельной и раскрасневшийся поднялся из-за стола и, как бы нехотя, молвил:
– Слышал, девка Полинка у тебя живет.
– Живет, князь, - насторожился приказчик. Он уже намедни понял, что царица хочет отнять у него златошвейку.
– Тогда ждет тебя честь немалая, Русин Егорыч. Царица повелевает привести твою девку во дворец.
– Да я бы с превеликой охотой, князь. Но Полинка ко мне на десять лет порядилась.
– Эка невидаль. Порвешь грамотку - и вся недолга.
– Извиняй, князь. Не могу древние устои рушить. То великими князьями и царями заведено. Никто не волен старину ломать.
– Да ты что, Русин Егорыч?
– удивился Нагой.
– Тебя сама государыня просит.
– Польщен, весьма польщен, князь, но девку отпустить не могу.
Приказчик так уперся, что хоть режь его на куски. Не зря про таких говорят: упрямому на голову масло лей, а он всё говорит, что сало. Ну, никак не хотел скуповатый Русин
Силой же Михайла Нагой приказать не мог. Царица лишь на словах царица. Опальная она, Иваном Грозным в Углич сослана, а новый государь под пятой Бориски Годунова ходит. Ныне руки коротки у ссыльной Марии.
– В каких летах твоя работница?
– Да еще дите малое. И семнадцати нет.
– Да ну!
– откровенно подивился Михайла.
– В такие лета - и уже златошвейка. Однако!
– Кому что Бог дает, князь.
– Ну-ка покажи мне её.
– Показать можно, - крякнул приказчик.
– За погляд денег не берут.
– Идем в светелку.
В светелке приказчика трудились над издельем четверо работниц. При виде своего хозяина и князя все встали и поклонились в пояс.
Глаза Михайлы сразу впились в юную девушку с пышной белокурой косой и зелеными, лучистыми очами.
«Хороша!» - невольно пронеслось в голове Михайлы.
– Это тебя звать Полинкой?
– Меня, князь, - смущенно потупив очи, отозвалась девушка. Она несколько раз видела Михайлу Нагого на улице.
Возвращался князь в покои Русина Ракова лишь с одной назойливой мыслью:
«И до чего ж хороша эта Полинка! До чего ж хороша… Вот бы такую в уста поцеловать».
Прощаясь с приказчиком, миролюбиво молвил:
– Ты прав, Русин Егорыч. Поряд есть поряд. Пусть у тебя живет твоя Полинка. Потолкую я с царицей. Уговорю, небось.
– Премного буду благодарен, князь, - обрадовался приказчик.
– В чем другом - всегда готов тебе услужить.
– Ловлю на слове, - чему-то улыбнулся Михайла.
– Чую, сызнова побываю в твоих хоромах.
С того дня Михайлу Нагого как подменили. Ни на охоту больше не тянет, ни к меду бражному, ни к зелену вину. Все думки его о юной златошвейке. Он еще далеко не стар: всего-то после Рождества Христова 34 стукнуло. И собой недурен. Большой, чернокудр, с такой же густой кудреватой бородкой и живыми, карими глазами. Многие углицкие женщины заглядывались на молодого князя.
Долго обдумывал Михайла, как подступиться к Полинке, а тут сам Бог помог. Наступил самый великий праздник на Руси - Пасха, Христово Воскресение. Каждый человек волен преподнести (хоть самому царю!) крашеное пасхальное яичко и похристосоваться по издревле заведенному обычаю.
Михайла Нагой, в отличие от сестры Марии, считал себя неисправимым грешником: худо соблюдал посты и редко посещал церковь. Лишь в Страстную неделю не брал в рот скоромного65, не выпивал чарки вина, и каждый день страстной седмицы терпеливо посещал Спасо-Преображенский собор, возведенный век тому назад Андреем Большим.