Уголовные тайны веков. История. Документы. Свидетельства
Шрифт:
– Да, – подтвердил Сухово-Кобылин. – Я в этом уверен.
А что может быть другое?
– Но тогда объясните мне, почему на ней остались дорогие серьги и кольца? Почему грабитель их не взял?
– Возможно, его спугнули.
– Интересно, – протянул Лужин. – Кто же это был? Проезжавшие ночью крестьяне? Но возле Ваганьковского кладбища место темное, безлюдное, кричи на помощь, никто не появится. Крестьяне сами боятся ночью там проезжать. Нет, милостивый государь, это ваше предположение я отвергаю как несостоятельное. Не вяжется
– Но если это не ограбление, как вы считаете, то в чем же мог заключаться тогда мотив убийства? – недоуменно спросил Сухово-Кобылин.
Лужин многозначительно молчал. Потом вызвал пристава Хотимского.
– Мои люди провели обыск во флигеле вашего дома на Страстном бульваре, – холодно сказал он. – И там в сенях и в гостиной они обнаружили кровавые пятна. Кроме того, ими изъяты два кастильских кинжала, которыми вы в одной записке собирались убить свою Луизу. Так что не стоит отпираться, Александр Васильевич. Дело ясное, надоела вам ваша парижская любовница, хотели избавиться от нее. Да не знали как. Вот и порешили ее ночью. Ударили подсвечником-шандалом, задушили, перерезали горло кинжалом. И отвезли труп за город, бросили и бежали. Торопились к Нарышкиным за алиби.
От такого вывода Сухово-Кобылин опешил. Не мог сразу сообразить, как ему реагировать.
– Вы обвиняете меня? – только и мог он произнести.
– Да, именно вас.
– Но зачем мне понадобилось убивать Луизу?! – вскричал Сухово-Кобылин.
– Вот это мы как раз и хотели выяснить у вас, уважаемый господин, – с саркастической улыбкой ответил Лужин. – Кроме вас, с Луизой никто так близко не общался. Прежде всего объясните мне происхождение кровавых пятен на стенах коридора и в сенях?
– Кровавые пятна? – удивился Сухово-Кобылин. В первое мгновение он опешил, не мог сразу сообразить, что отвечать. Но потом вспомнил: – Это, должно быть, от живности. У нас там повар Егор Ефимов забивал птицу, так делают во многих домах. В сенях стоит и помойная лохань, куда сливают кровь. Это вам подтвердят все дворовые. А кинжалы у меня декоративные. Я привез их из-за границы. Они тупые, ими и убить-то невозможно. Записка же написана была давно, и она никакого отношения к делу не имеет.
Лужин молча слушал и хмурил брови. Весь его вид говорил о том, что он не верит ни одному слову. Ему хотелось услышать другое. Надо было отыскать уязвимое место в высказываниях обвиняемого, сбить с него спесь.
– Во всем этом мы разберемся, – остановил он Сухово-Кобылина. – В ваших интересах рассказать мне сейчас все подробности вашего знакомства с девицей Луизой Симон-Деманш. Все до последнего дня. А еще лучше напишите. Вот вам бумага, чернила, перья. Время у вас теперь есть. Мы отвезем вас на гауптвахту. Так что, пишите-с. С утра до вечера и с вечера до утра. Сегодня и завтра. И все прочие дни в вашем распоряжении. На лицах Лужина и Хотимского появились самодовольные улыбки.
– Ордер на ваш арест уже выписан. – И Лужин тоже взялся за перо.
Начинались
Парижское знакомство
Такого поворота событий Сухово-Кобылин никак не ожидал. Не помогли ему ни протест, ни взывание к высшим чинам. Его, как преступника, посадили в закрытую карету и повезли к Воскресенским воротам. Арест и заключение продемонстрировали ему, что следователи самым серьезным образом подозревают его в убийстве.
Не хотелось Сухово-Кобылину посвящать в свои сердечные тайны полицейского, но у него не оставалось другого выхода. Ему пришлось написать. Но на бумаге он изложил не все. Далеко не все. Многие детали остались не зафиксированными. Не стал он подробно рассказывать чиновникам о своих сердечных делах. Его знакомство с француженкой Луизой Симон-Деманш было восстановлено гораздо позже со слов известного журналиста Власа Дорошевича, с которым в порыве откровенности Сухово-Кобылин, к тому времени уже известный драматург, поделился переживаниями бурной молодости.
Первый раз в Париж юный помещик приехал в 1841 году. Он был вместе с матерью и сестрой, интересовавшимися больше модными тканями и фасонами платьев. Ну какое они общество молодому человеку, который жаждал не только посетить музеи и концертные залы, но и поволочиться за хорошенькими француженками? Естественно, он не пропускал ни одной смазливой мордашки. Ему ведь от роду было всего 24 года. Город покорил Александра своей чистотой и изяществом. Он бродил в одиночестве по Елисейским полям, заглядывал в модные магазины, посещал небольшие ресторанчики.
В одном из них и познакомился с милой блондинкой, которая показалась ему очаровательной.
Кобылин сидел за столиком в одиночестве и пил шампанское. За соседним уселись две женщины: одна пожилая, одетая в длинное темное платье, а другая молодая, в светлом платье. Александр некоторое время наблюдал за ними, прислушивался. Женщины говорили о поисках работы. Его заинтриговала блондинка. Ее улыбка, приятные манеры притягивали взгляд. Не в силах более сопротивляться своему чувству, Сухово-Кобылин подошел к дамам, представился, сказал, что он помещик из Москвы, попросил разрешения выпить шампанское за прелестных французских женщин и заказал у гарсона ведерко.
Дамы немного смутились. Они никак не ожидали такого оборота, но не стали возражать. Молодой черноволосый мужчина с пышными бакенбардами понравился им, они разрешили ему присесть к их столику. Принесли шампанское.
Мужчина неплохо говорил по-французски, хотя и с заметным акцентом, рассказывал, что он из Москвы, дворянин, владеет несколькими сотнями душ крестьян, имеет винокуренный завод, человек состоятельный, большую часть времени живет в городе, посещает балы, бывает и в модных магазинах. Если бы побольше иностранцев прибывало в Москву, то тогда жизнь в этом городе стала бы вполне похожа на парижскую.