Уголовные тайны веков. История. Документы. Свидетельства
Шрифт:
Лицо профессора побагровело.
– Это какая-то нелепая шутка, сударь, – уже громким голосом начал он, – у меня нет и никогда не было никакой жены.
Ювелир поднялся с кресла и с удивлением смотрел на профессора. До него еще никак не доходил смысл всей этой сцены.
– Вызовите свою горничную, – с хрипотой в горле сказал он, – спросите ее, кто была та дама, которая встретила меня в вестибюле, она взяла мое колье…
Оба мужчины, не сговариваясь, бросились в вестибюль. Там их ждала горничная.
– Где та дама, которая встретила меня здесь? – с криком бросился к ней ювелир.
– Она сразу ушла, сказала, что ей надо на минутку к пролетке, и она скоро вернется, – спокойно сказала горничная. – Я закрыла за ней дверь.
– У вас есть телефон? – бледный, с трясущимися руками, Карл фон Мель вбежал в кабинет профессора. – Меня
Он набрал номер уголовной полиции. И второпях рассказал о случившейся краже, передал приметы мошенницы. Его слова подтвердил и профессор Ростоцкий. Оба обманутых мужчины не могли смотреть друг на друга. Карл фон Мель не выдержал ожидания, выбежал на улицу и нервно прохаживался возле подъезда. Его попытки расспросить прохожих ни к чему не привели. Многие видели черную пролетку и в ней даму с каким-то мужчиной, но куда они уехали, не мог сказать никто.
Через полчаса к дому на Приморской улице подлетел открытый экипаж с тремя господами в черных котелках. Они деловито задавали вопросы, слушали ответы потерпевшего и всех свидетелей происшествия, осмотрели вестибюль, нашли под диваном женские туфли, побывали в магазине на Ланжеронской и Ришельевской, выслушали показания второго продавца.
По всем описаниям получалось, что ювелир Карл фон Мель, как, впрочем, и профессор Ростоцкий, стал жертвой ловкого мошенничества. В картотеке полиции была найдена фотография молодой миловидной женщины, которую оба – и Карл фон Мель, и профессор Ростоцкий – опознали как даму, представлявшуюся каждому из них женой другого. Ею оказалась известная в России и в Одессе воровка Шейндля-Сура Соломониак-Блювштейн, или, по-простому, Сонька Золотая Ручка. За ней числились дерзкие ограбления в гостиницах Москвы, Санкт-Петербурга, Тифлиса.
Но напасть на след мошенницы полицейские ни в одном из этих городов так и не смогли. Обычно после удачной кражи Сонька вместе со своими подельниками уезжала за границу. Гуляла в Париже, приобретала себе ювелирные ценности, посещала Ниццу. А когда деньги у нее подходили к концу, совершала очередную кражу и возвращалась в Россию.
Невысокого роста, приятной внешности, обладавшая хорошими манерами, свободно говорившая по-французски, Сонька Золотая Ручка легко входила в доверие к людям. Она умела перевоплощаться в любой образ, который от нее требовала ситуация. И делала это настолько искусно, что никому из окружения не удавалось заподозрить ее в обмане. Сонька Золотая Ручка действовала не одна, и ее помощники всегда были рядом, наблюдали за ситуацией, готовые прийти ей на помощь.
Карл фон Мель так и не получил свое украденное колье. Обозленный крупной потерей, он подумывал даже о закрытии магазина. Профессор Ростоцкий долго вспоминал о даровитой мошеннице, которая так ловко сумела создать правдоподобную ситуацию и использовала доверчивость богатых людей.
С того времени прошли годы. Сонька Золотая ручка оказалась на каторге на Сахалине, где практически и закончила свои дни. А слава о ее удивительных способностях и воровских делах осталась в памяти надолго. В 1939 году в Париже произошел похожий случай, о котором писали газеты и который вошел в картотеку Интерпола. Вполне возможно, что голливудский фильм «Желание» и сыгранная в нем роль Марлен Дитрих подтолкнул и новых аферистов провести подобную операцию в Париже. И надо сказать, что она им вполне удалась. И здесь были обманутый врач-психиатр Плесси-Лебертон и известный ювелир Виньо с улицы Вандомской. И у него точно таким образом было украдено колье на сумму двести тысяч франков. Самих мошенников полиции обнаружить не удалось. Вот и получается, что печальный опыт одних ничему не научил других.
Заспиртованная голова (1906)
Это убийство накануне нового, 1907 года наделало много шуму в Петербурге. Очевидцы рассказывали страшные подробности: когда торжественная церемония освящения Медицинского института закончилась и процессия во главе с членом царствующего дома принцем Ольденбургским, который опекал данное учебное заведение, и правительственными чиновниками спускалась по мраморной лестнице внизк подъезду, где священники, размахивая кадилами, пели: «Аллилуя!», от толпы отделился какой-то молодой человек в черном пальто. Он неожиданно бросился к группе высоких гостей, выхватил из кармана браунинг и с криком «Прощайся с жизнью, подлец!» выстрелил в градоначальника фон дер Лауница. Тот свалился замертво. Возникло замешательство, все растерялись. Раздались
И тотчас возникли пересуды: одни говорили, что всему виной была любовь, что стареющий фон Лауниц и молодой студент не поделили якобы одну петербургскую красавицу.
У них была жуткая ссора, которая завершилась, увы, трагическим финалом. Другие, считали, что этот политический акт возмездия – дело рук революционеров, которые хотели убрать принца, но все перепутали. Это они на днях убили военного прокурора Павлова, они гоняются за Столыпиным и по ошибке устранили градоначальника. Такие очень скоро доберутся и до царя.
Полиции не удалось установить имя убийцы. Документов при нем никаких не обнаружили. Как выяснилось позднее, он не был студентом, его фотографии не оказалось и в картотеке революционеров, никакого уголовного прошлого у него не имелось. Тогда кто же это мог быть? Зачем понадобилось ему стрелять в градоначальника? Или это просто какой-то умалишенный, сбежавший из психлечебницы? Но за последнее время из психбольниц и из тюрем никто не убегал. Газетчики выдвигали одну версию за другой. По городу поползли слухи. Время шло, а имя стрелявшего установить так и не могли. Начальник Петербургского охранного отделения полковник Александр Герасимов, который сменил на этом посту неудачника Лопухина, допустившего кровавое 9 января, отдал распоряжение выставить гроб с телом убийцы в анатомическом театре нового Медицинского института для опознания. Пусть приходят все желающие и смотрят. Филеры будут рядом. Они сумеют разговорить посетителей, проследят за ними. Таким образом Герасимов надеялся зацепиться за ниточку, чтобы распутать весь клубок. Была у него еще одна задумка…
Царь был подавлен, у него испортилось настроение, он с гримасой неудовольствия выслушивал доклады своих подчиненных. Ничего существенного, одни неприятности. Императрица Александра Фёдоровна подливала масла в огонь, в деланном страхе метаясь по комнатам, то в детскую, то к себе, забегала к нему в кабинет, прикрывала покрасневшее лицо веером и шептала на ухо: «Ники, ну Ники, будьте мужчиной, сделайте что-нибудь! Вспомните, только недавно какой-то ужасный бомбист застрелил генерала Павлова. И вот теперь еще одна жертва. Если они убили градоначальника, то завтра доберутся до нашей семьи. Как нам выезжать в открытой коляске? Я боюсь за детей».
Николай II
Эти слова мучили царя. Он и сам понимал, что надо предпринимать активные действия, надо установить личность молодого человека, от которого могут потянуться нити к революционерам. Их в городе развелось видимо-невидимо, все только и говорят о свержении самодержавия. Год назад в январе рабочие вышли к Зимнему дворцу. Толпу разогнали, но были выстрелы и жертвы. Тогда по совету близких людей царь срочно выпустил Манифест, даровавший населению основные гражданские права и свободы. Чего еще? Но народ не успокоился. Из-за угла, тайно продолжали совершать убийства. Теперь добрались до градоначальника. Начинается серия новых терактов? Что мог сделать он, царь, если петербургская охранка во главе с ее новым руководителем Герасимовым, как говорили, талантливым полицмейстером, ничего не выяснила? Кому взбрело в голову выстрелить в человека, имя которого внесено рескрипт древнейших российских фамилий? Фон дер Лауниц не был выдающимся политиком, но зато оказался прекрасным исполнителем царской воли, он происходил из древнего русского дворянского рода, которому еще в 1568 году высочайшей милостью пожаловали поместье в Курляндии. И все последующие выходцы из рода фон Лауниц служили верой и правдой царю и отечеству. На траурных проводах генерал-майора накануне нового, 1907 года епископ Иннокентий из Тамбова, где много лет «исправно» служил Лауниц, подавляя всякое вольномыслие, отметил, что «ради блага отечества он сильными и твердыми действиями водворял мир и спокойствие. Так было в Тамбове, так было и в столице. За это он стал жертвой долга, рабом его». Верные слова, верные выводы. Но если следов убийцы не нашли в Петербурге, так, может быть, есть смысл поискать их в Тамбове?