Уха в Пицунде
Шрифт:
Ругаясь, красноармейцы побежали за угол. Хорошо расчищенная дорожка подвела к неприметной двери, невысокой, с тугой пружиной. Полезли по одному в дверь. Детина, спина которого загораживала комиссару полмира, вдруг остановился, вскинул винтарь и ахнул в собаку, рычащую из будки. Та захлебнулась кашлем, затихла.
— Кто разрешил? — вызверился комиссар. — Кто позволил стрелять, спрашиваю?!
Детина, не больно испугавшись, расплылся в улыбке:
— Дак гавкает, товарищ комиссар, в ушах звенит!..
Комиссару захотелось
— Поговори у меня… Марш в дом!
Иметь такого за спиной было страшно. Детина, поняв комиссара, по-свойски ему подмигнул.
Они прошли через пустую большую кухню — и оказались в зале. Свет падал из высоких стрельчатых окон вверху. По обеим сторонам лестницы в два больших пролета, как стража, стояли рыцари в латах. В полутемных нишах таились от незваных гостей мраморные скульптуры Аполлона, Пана, Вакха, Артемиды, Дианы. Аккуратные четырехугольники на стенах говорили, что еще недавно здесь висели портреты владельцев замка.
— Чем обязаны? — послышался голос сверху.
Женщина в длинном черном платье спускалась по лестнице, будто боясь поскользнуться. Она спросила по-польски, и это комиссару не понравилось.
— Так что, проша пани, ответил он, — по поручению Совета солдатских, рабочих и крестьянских депутатов делегация к графу Тышкевичу. Вот мандат. Могу я видеть графа?
Женщина, не замечая бумаги, которую достал из-под шинели комиссар, смотрела ему в глаза.
— Граф… болен. А в чем, пан комиссар, дело?
Комиссар оглянулся на Безручку — болен?
— Ага, — встал тот рядом с ним, — я же говорил товарищу комиссару. Сдетинел граф на старости, проша пани.
— Микола? — дотронулась правой рукой до виска женщина. — И ты с ними, Микола?
— А с кем же мне быть, — плюнул тот на пол. — Не во дворцах проживаем.
Женщина покраснела.
— Так что с графом? — потерял терпение комиссар. — Здесь он или нет?
— Тут, тут, — сказал Микола. — Сидит в кресле и книжки разглядывает. А эта за ним горшки выносит.
— Проведите меня к графу, — пощупал распухший нос комиссар. — Что за шуточки, понимаешь, с представителями власти?
— А мы что? — понизил голос детина, застреливший собаку. — Какое у нас задание?
— Обследовать здание и реквизировать все ценное, — бросил через плечо комиссар. — Безручка, за мной.
Красноармейцы рассыпались по первому этажу здания. Детина, немного подождав, стал осторожно подниматься по ступенькам, проводя взглядом комиссара и Безручку.
— Куда? — остановился комиссар, свесился через перила. — А ну марш на конюшню!
Детина, что-то буркнув, неохотно побрел к кухне.
— Сколько здесь комнат? — спросил комиссар женщину.
— Двадцать четыре.
— А отчего такой дворец в лесу построили?
— Охотничий дом.
— А-га. И на кого охотились?
— Пусть егерь расскажет. Я
— Не интересовалась, — подал голос Безручка, — а графа к рукам прибрала. Из-за нее никуда ехать не захотел. Дети в Варшаве и Париже, а она тут.
— Жена? — усмехнулся комиссар.
— Покоевкой, горничной была, теперь как бы жена. Слышали: экономка в бубен бубит, покоевка в хрен трубит. Ну дак и натрубила.
— Хам!
— О-хо-хо! — скривился Безручка. — Этакие паны, по три в штаны.
— Отставить, — сказал комиссар.
Они миновали несколько комнат, остановились возле угловой, дверь которой была приоткрыта.
— Вот… — показал хозяйка.
Комиссар толкнул дверь ногой и вошел. За ним протиснулся Безручка, следом вошла женщина.
В кресле-качалке у окна сидел старик. Он поднял голову, и в глаза сразу бросилась его детская улыбка. Клочьями торчала неопрятная борода. На лысой голове спутались три волосины. Шишковатые пальцы бесцельно блуждали по отвороту халата, подбираясь к горлу. А улыбка была детская, беззубая.
Скользнув взглядом по гостям, он подался телом к женщине. Та подбежала, наклонилась, что-то прошептала в ухо, поглаживая его по голове и плечам.
— Именем республики, — сказал комиссар, — дворец и все графское имущество конфисковываются. Вы, граф, арестованы до выяснения обстоятельств. На сборы даю полчаса.
Старик в кресле выслушал, сморщив лоб, повернулся к женщине и что-то сказал по-французски. Та, не глядя на комиссара, перевела, мешая польские слова с русскими:
— Граф в политику не вмешивается. Он застался, потому что хочет умереть на родине. Все его гроши дети перевели за границу. Он просит дать ему возможность застаться тут. Дать спокуй.
— Скажите графу, что я исполняю приказ, — переступил, скрипнув сапогами, комиссар. — До выяснения обстоятельств я вынужден доставить его в Першай.
— Граф все понимает, он только не говорит… по-вашему.
Это прозвучало двусмысленно. Да, женщина комиссару не понравилась. Как женщина, как переводчица графа, как хозяйка лесного замка.
— Вы тоже поедете с нами. Замок будет взят под охрану. С собой берите самое необходимое. Граф ходить может?
Женщина, поколебавшись, кивнула головой.
Она опять наклонилась к старику, успокаивающе зашептала, поглаживая рукой по щеке. Тот оперся о ручки кресла, с усилием встал. Был он среднего роста, сгорбленный, руки и ноги полностью не разгибались. Одет в подбитый мехом халат, из-под которого видно чистое белье, на ногах мягкие валенки. Что он все улыбается?
Комиссар осмотрел комнату. На письменном столе с изящно изогнутыми ножками несколько книг, одна из них раскрыта. Подсвечник с тремя толстыми огарками. Тяжелые шторы. На кровати скомканные простыни, пуховое одеяло, две подушки. На новую кровать придется переезжать графу. И любви конец.