Уход в затемнение

Селиванов Кумкват

В этот момент девушке в руки прыгнул рыжий котенок. Надя посмотрела на его мордочку, почесала за ушками. Котенок прикрывал глаза, ему нравилось то, что с ним делают.
– Ты, похоже, ничейный, - сказала Надя.
– Будешь жить у меня. Назову тебя Мартокотом.

– Но ведь сейчас не март, - заметил Николай.

Надя погладила котенка по голове. Тот замурчал.

– Не март, - согласилась она.
– Но в октябре будет не до кличек.

И в этот самый момент на город обрушился сильный ливень.

Николай выпрыгнул из клумбы,

схватил Надежду за руку, другой она прижала котенка к себе, и они побежали.

Дождь стоял стеной. Тяжелые капли еще до приближения к земле сливались в единую плотную стену, и эта водяная стена падала вниз.

Зеленое платье, как папиросная бумага, намокло в один миг и прилипло. Николай смеялся и бежал, не выпуская ее руки. Мартокот, как умел, пищал и походил на мягкую игрушку после стирки.

У какогото здания толпились люди. Дождь вынудил их прижаться к стенам дома, они прижимались, но не уходили.

Пробегая мимо, Николай заметил надпись над входом: "Планетарий". Рядом, но ниже красовалась еще одна: "На сегодня билетов нет".

Пара неслась по улицам наперегонки с ручьями в ливневых системах. Ливневки не справлялись. Вокруг все больше и больше росли городские озерца. Троллейбусы погружались колесами в лужи, выхлестывая часть воды на тротуар. Через секунду вода сбегала обратно.

Троица юркнула в первое попавшееся кафе.

Пока Надя выжимала волосы, а Мартокот пытался вылизать с себя всю воду, Николай оглядел помещение. Стены цвета пены капучино, черно-белые, набившие оскомину фотографии - от ночного НьюЙорка и Манхэттенского моста до Мерилин Монро и Одри Хепберн. Зубы, глаза и ожерелья женщин отражали свет фотовспышек когдато знаменитых, а ныне забытых фотографов.

– Здесь, похоже, невкусно кормят, но и недорого. Давай попробуем десерт и чай, - предложил мужчина.

– Тем не менее, тут нет дождя, - улыбнулась девушка.

Они сели за один из угловых столиков. Надя посадила котенка на колени. Откуда ни возьмись вспыхнул официант и положил перед ними два экземпляра меню.

Через пару минут появились две широкие тарелки, по краям которых, друг напротив друга, были изображены по два фаэтона. По кайме тарелок над и под фаэтонами, сверху и снизу, было дважды выведено "Площадь Свободы". Между рисунками автомобилей располагались аккуратно выложенные поваром шестнадцать освобожденных от косточек вяленых в сахаре чернослива.

К блюду принесли по два глиняных горшочка, в одном из которых был сырный соус, а в другом - горячее сухое вино. Полагалось брать чернослив на вилку, окунать его в соус, затем наполовину погружать в вино. Вино скатывалось с соуса, и приходилось на секунду приземлять чернослив на тарелку, чтобы дать стечь лишним каплям. Потом десерт естественным образом погружался в рот и пережевывался.

– Чудесно, - сказал Николай официанту.
– А как это называется?

– Вы просили наше фирменное блюдо, - ответил официант.
– Оно называется "Тифлисское фондю".

Когда

с фондю было покончено, оказалось, что вся площадь Свободы забрызгана вином, будто кровью.

Расплатившись, Николай с улыбкой спросил Надю:

– Высохла? Идем?

Девушка кивнула. Но в этот момент к их столику подошел грузный человек с черными вьющимися усами. Он положил руку на плечо Николая и густым басом осведомился, понравилось ли блюдо, рецепт которого придумал он сам.

Николай одобрительно кивнул несколько раз и улыбнулся.

– Это превосходно, господин повар!

– Как Вас зовут?!
– спросил усач.

– Мою девушку зовут Надеждой, наш рыжий друг - Мартокот, а сам я - Николай.

– Николай, - задумчиво произнес повар.
– Что ж! А я - Спиридон! Вы если вдруг какнибудь, когданибудь захотите иметь личного повара, я к вашим услугам.

– Это очень странно, Спиридон, - сказала Надежда, - что Вы предлагаете свои услуги людям, которых совсем не знаете. Вас тут обижают, что ли?

Спиридон расхохотался и замахал рукой, как бы отгоняя это предположение, будто назойливую муху.

– Никто меня не обижает, - пробасил он, успокоившись.
– Это, если хотите, вклад в будущее.

– Вклад?

– Угу. Мне тут цыганка нагадала, что если меня поваром на службу возьмет какойнибудь человек, то внук мой станет президентом.

Надежда прыснула, прикрыв ладонью рот. Спиридон широко улыбнулся, услышав ее смех.
– Уважаемый Спиридон, так тож цыгане! Они Вам и не того понарасскажут.
– Но ведь вероятность есть?
– спросил повар Николая.

Николай на секунду задумался, и с твердой серьезностью, ответил.

– А ведь, правда! Возможность есть, и еще какая! По сути, любая кухарка может управлять государством! Ну а внук шефповара - тем более!

Мартокот приподнял с колен Надежды мордочку и, встретившись с Николаем глазами, подмигнул ему.

Спиридон продемонстрировал Надежде толстый указательный палец, оттопыренный к потолку и шепнул "Вот!".

Водитель автобуса, казалось, зазевался и нажал педаль тормоза в последний момент. Автобус тряхнуло. Динамики сообщили, что этот остановочный пункт - не что иное, как "Забалканский проспект". Двери открылись, в них влезла какаято бабка с двумя сумками. Отдуваясь, она плюхнулась на сидение возле дверей автобуса, выставив груз в проход.

Вынув откудато изнутри себя красные корочки, бабка распахнула их в направлении кабины, произнеся притом слегка надменное "О! Смотри-ка!".

Двери закрылись, и автобус покатил дальше.

Бабка убрала корочки обратно и вылупилась в окно.

Случилось так, что Николай и в самом деле пригласил к себе Спиридона в качестве повара. То был тридцатипятилетний юбилей Николая. Хотелось удивить гостей блюдами, о которых они не знали, и которых, естественно, попробовать раньше не могли. При всем этом, решил Николай, блюда должны быть вкусными, даже изысканными.