Уходила юность в 41-й
Шрифт:
днях...
Однако враг не достиг на киевском направлении поставленных перед собой целей.
В этом признаются сами гитлеровцы. Бывший начальник германского генштаба генерал
Гальдер назвал сражение под Киевом «величайшей стратегической ошибкой в
восточном походе», а генерал Бутлар рассудил еще откровеннее: «Из-за битвы на
киевском направлении немцы потеряли несколько недель в подготовке и проведении
наступления на Москву, что, по-видимому,
Значит, не напрасно была пролита кровь павших героев. А те, кто остались в
живых, пройдя всем смертям назло сквозь огонь и грозы, вновь заняли места в боевом
строю — на фронтах, в партизанских отрядах.
Думается, повесть «Уходила юность в 41-й...», облеченная в жанровую форму
записок участника событий, вызовет живой интерес как среди нас, ветеранов, так и у
молодежи.
А. Ф. Федоров, дважды Герой Советского Союза, первый заместитель
председателя Советского комитета ветеранов войны [6]
Где-то в глубинке...
(Вместо пролога, или свидание с юностью)
Давно мне не приходилось бывать на твоих берегах, Каменка! Вот отмель и
песчаный островок, где впервые и вместе с тем в последний раз удил пескарей.
Потянуло тогда поплавок, я, волнуясь, подсек рыбешку, шагнул и наступил на
стекляшку, что затаилась в песке, ногу порезал. И навсегда отбило охоту к рыбной
ловле. А возле вон того изгиба, в половодье, мы, ребятня, ватагой взобрались на одну из
льдин. Топорами и лопатами выдолбили в ней лодку и, оттолкнувшись от соседних
льдин, отчалили. «Ура!» — вскричали ребята и запрыгали в бурном восторге. Тонкое
дно не выдержало, и мы провалились в ледяную купель. Ох, попало тогда нам,
сорванцам, от родителей!
Детские беды... Что они в сравнении с теми, что мы узнали на войне...
— Вспоминаешь? — спросил знакомый голос.
Я оглянулся и увидел Василия Данилыча, дальнего родича, фронтовика-инвалида,
у которого остановился на квартире. Редкий волос на солнце густо отливает сединой.
Глубокие морщины залегли на лбу и щеках. Но глаза горят задорно и молодо. На войне
он побывал не в одной переделке. У него изувечена рука, и он постоянно держит ее на
поясе. Благо, что левая. Бывший солдат при деле: работает бригадиром молочной
фермы.
Взглянув мельком на солнце, что в самом зените, Василий Данилович зовет меня в
луга, где пасется его стадо и скоро начнется дойка, можно попить парного молока. Но
мне хочется побыть
Оставшись наедине с собой, спускаюсь к самой воде. Ноги холодит свежесть.
Проворные пескари стаями носятся на быстринке.
На дощатом мостике какая-то женщина полощет белье. Хочу пройти мимо, но
слышу:
— Не узнал или зазнаешься?
Она выпрямляется — высокая и стройная.
— Не узнаешь Груняшу-растеряшу?
У нее от волнения срывается голос. Она поправляет волосы, выбившиеся из-под
косынки.
Грунюшка, боже ты мой! Вот уж никак не гадал и не чаял. Встретились через
целое сорокалетие! Сколько воды утекло в Каменке с тех давних пор...
Вспомнилось, откуда пошло твое прозвище, которое сейчас донеслось из юности,
словно пароль. Однажды выпускали в классе стенгазету. Наш редактор Сашка
Калашников, как всегда деловой и занятый, шагнул ко мне: «Слушай, Коля, выручи!
Понимаешь, Грунька заметку где-то посеяла. Ну, затеряла. В моем макете окно
образовалось». — «Я-то при чем?» — удивился я. Сашка встал, как умел, в величавую
позу, выбросил руку и значительно произнес: «Поэтом можешь ты не быть, но стих в
газету дать обязан!» Сочинил я экспромтом такой стих: «Ох, Груняша-растеряша,
потеряла ты заметку, может, будет лучше, краше твой портрет на месте этом?»
Она горько обиделась и на другой день не пришла в школу. Лишь со временем
наладилась наша прежняя дружба.
И вот вспомнила!..
Груня молчит. Может, встреча наша не в радость? Или наше несуразное
расставание у вокзала припомнилось? Ведь за четыре года войны — ни слова, ни
строчки. Да и куда было писать? Прячет Груня глаза, уводит в сторону. .
Я всматриваюсь в ее лицо и все понимаю. Левый глаз у Груни поблескивает
немигающим стеклышком. Неужели и она была на фронте? И вскоре я узнаю, как все
это с ней приключилось.
...После окончания учительского института Груню направили в родное село.
Начала учительствовать в школе-семилетке, где когда-то училась сама. Приветливая,
жизнерадостная и вместе с тем серьезная и вдумчивая, она в скором времени заслужила
уважение у односельчан, а у школьников — глубокую любовь. Сельские парни [8] и
девушки избрали Груню секретарем комсомольской организации.
Но вот грянула война. На родную Рязанщину, в самую глубь российской земли,
поздней осенью сорок первого проник враг.
Как-то под вечер в одной из деревенских изб девушки собрались на посиделки.