Уходила юность в 41-й
Шрифт:
курса. Комбриг подал команду «вольно» и подошел ко мне. Запросто и
обыденно спросил:
— Ну, как живется, товарищ курсант?
Неожиданно для самого себя выпалил:
— Нормально, Даниил Арсентьевич!
Лукаво подмигнув, Журавлев сказал в тон мне:
— Я очень рад, дорогой мой приятель!
И пошел в глубь казармы, позванивая шпорами.
Командир нашей учебной батареи капитан Черепнин молча, но красноречиво
взглянул на меня и поспешил за комбригом.
сказанная Журавлевым: «Взыскивать не следует. Новички. Научатся...»
Однако у комбата я все-таки надолго оказался в опале. Вздумал было каким-
нибудь образом перейти в другое подразделение. Например, в соседнюю,
седьмую батарею, которой командовал старший лейтенант Кононыхин, у
которого я успел заслужить расположение, оформив наш совместный
миниатюр-полигон. Однако когда поделился своим планом с Пожогиным, тот
возмутился: «Ты думаешь, батареи — футбольные команды?»
Через месяц я дежурил на контрольно-пропускном пункте у главного входа в
училище. По одному серьезному делу надо было обратиться к самому
комбригу. Он узнал меня, улыбнулся, спросил о службе. Осмелившись, я
коротко рассказал о своих незадачах.
— Одно то, что несете службу на таком ответственном посту, — уже большое
доверие. И учтите, я выслушал вас как депутат. Обсуждать старших в армии
не положено. Кстати, старший лейтенант Кононыхин из училища переводится
в линейную часть. Вы свободны, курсант!
С тех пор мне, признаться, полегчало».
Это было в марте сорок первого. Пройдет немногим больше четырех месяцев, и
командир корпуса противовоздушной обороны Москвы генерал-майор Журавлев всей
огневой мощью своих батарей отобьет первый налет фашистских стервятников.
Наконец записи оборвались. Чтение утомило глаза. Уснуть бы... Однако
воспоминания сильнее усталости.
...Сразу после первомайских торжеств по училищу разнеслась весть:
отправляемся в летние лагеря. И вот [19] к огромным баржам направляются тягачи с
орудиями и прицепами. Всюду с озабоченностью снуют курсанты, командиры. Наш
взвод выполнял отдельное задание: мы переносили ящики со снарядами. И вот тут
довелось мне пройти серьезное испытание.
В каждом ящике сорок килограммов. Возьмешь осторожно на спину и — вперед
без передышки, метров сто, не менее.
Павка Побережный командовал по-морскому: «Вира!», «Полундра!». Однако,
куда-то заглядевшись, проглядел мою беду.
Согнувшись под тяжестью, я шагнул на палубу и вдруг увидел, как на меня катит
полутонный орудийный передок. Он же собьет меня с ног вместе с ношей!
отшатнулся, чтобы избежать удара. Передок проехал мимо, но своим колесом
прокатился по ступне левой ноги. От боли в глазах помутилось. Закричать, позвать на
помощь? Так засмеют, назовут маменькиным сынком! Отступил еще на шаг, прижал
ящик к поручням баржи. Отдышался и, прихрамывая, медленно двинулся к штабелю...
Наконец наш караван двинулся в путь. За бортами пенилась мутная,
взбудораженная половодьем вода. Дул свежий ветер. Стало зябко.
Шли по реке остаток дня и всю ночь. Перед рассветом на холмистом берегу
показались красивые места — село с разбросанными по взгорью домами и церковью на
самом обрыве. Потом наша «флотилия» вошла в речную луку, за которой совсем рядом
была небольшая пристань, где обычно разгружались прежде. Но мы следуем дальше и
пристаем к голому песчаному берегу. Волны бьют в борта, осыпая нас холодными
брызгами. Неподалеку шумит сосновый бор. Часть курсантов и командиров высадилась
на берег. Вскоре застучали топоры, зазвенели пилы: сооружались разгрузочные
мостики.
Брезжило туманное утро, когда закончилась разгрузка. Измокшие и усталые,
нагруженные снаряжением, мы двинулись в лагерь. По обочинам грохотали тягачи с
орудиями, шли автомашины. Ломая строй, батареи поднимались на крутой пригорок.
Прозвучала команда:
— Подтянись! Запевай!
Песни, строевые наши спутницы! Сколько раз они выручали нас в трудные
минуты на путях-дорогах! [20]
И если сейчас тяжело на ученье,
То будет нам легче в победном бою!
А впереди уже родилась новая песня, властно овладевая колонной:
Чуть грянет клич: «На бой!»,
Мы все готовы к бою в час любой,
Мы все пойдем в поход
За край родимый свой, за свой народ!
Усталости как не бывало! Скоро батареи вышли к своим месторасположениям. И
началась работа. В ход пошли топоры, молотки, лопаты и обыкновенные грабли.
Намечались гнезда под палатки и клумбы, вымерялись дистанции и интервалы.
Капитан Черепнин, возвратившись из штаба, приказывает:
— Никаких линеек не разбивать! Через два часа закончить оборудование палаток.
После обеда личный состав — по служебным местам. Чтобы к вечеру все было готово к
боевым стрельбам! Командиров взводов немедленно ко мне!
Что же такое случилось?
...На полигоне сплошной грохот. Выстрелы орудий и залпы батарей. Вдали, у
целей, встают фонтанами разрывы. Курсанты проходят главный экзамен — боевые