Уходила юность в 41-й
Шрифт:
меньше калибр, нежели у прежних орудий, зато вдвое больше дальность стрельбы.
Одно за другим внедрялись новшества в организацию боевой подготовки, учебную
программу, курсантский быт. Креп наш дух, ширился кругозор, мы глубже
осмысливали события, которыми жила страна. Любовь к родимой земле переполняла
наши юные души.
Как это было?
...Осторожно, чтобы не побеспокоить спящих товарищей, тянусь к багажной
полке, открываю чемодан и достаю [16]
свете фонаря-ночника листаю страницу за страницей свой дневник, записи 1940 года.
« 14 февраля. Новость так новость! Выходим в зимние лагеря. Что характерно,
своим ходом. Заметает поземкой шоссе. Буксуют автомашины, натужно ревут
тягачи, заносит наши тяжелые пушки. Пытаемся расчистить дорогу, но снег
метет и метет.
Сказано, что предстоят боевые стрельбы. И это — в новинку. Наступает ночь.
Жжем костры. Они греют совсем мало. Лицу горячо, а спина мерзнет. К
испытаниям, однако, надо привыкать.
3 марта. Хлопот каждый день — невпроворот. Все рассчитано по минутам.
Дела, дела... Устаем до крайности. Вечером по внутреннему распорядку
отводится час свободного времени. Однако... слоняемся по казарме, и наши
взгляды блуждают по койкам: скорей бы отбой!
10 апреля. Перемены, перемены... Их ожидаем теперь чуть ли не каждый
день. В столовой вводится изменение в наше питание. Еженедельно один
день — вегетарианский, другой, как у нас окрестили, «сухой»: на обед, к
примеру, гороховый суп-концентрат с сухарями.
5 мая. До сих пор знал, что Пожогин — наш знатный спортсмен. Но вдруг
оказалось — и деятельный участник художественной самодеятельности,
чтец-декламатор! Жаль, что Груня не могла побывать у нас на вечере перед
первомайским праздником. Василий, выйдя на сцену, прочитал стихи
Константина Симонова о Халхин-Голе. Ох как бурно аплодировали моему
другу! Василий сначала смущался, потом осмелел и начал читать стихи о
боях на Карельском. Запали в душу такие строки:
Врага победить — боевая заслуга,
Но друга спасти — это высшая честь!..»
Уже поздно, но я продолжаю читать свой дневник. Вот записи 1941 года.
«Перед праздником Красной Армии позвонила Груня: «У нас в институте
организуется культпоход в драматический театр. Знаю, что совместно с
вашим училищем. В порядке шефства. Пойдет «Фельдмаршал Кутузов».
Говорят, превосходная вещь, пьеса в стихах. Идем?» — «Конечно! Правда, у
нас — лыжный кросс...» Смеется:
Действительно, сразу после кросса под оркестр курсанты [17] колонной
прошли по улицам имени Первого Мая и Революции, четко отбили шаг по
Советской площади. У театра встретили девчата-студентки. Груня — ко мне, а
я оглядываюсь, ищу Василия. Она, наверно, обиделась: «Мне одной хочется с
тобой побыть!»
В спектакле есть такая сцена. Перед вторжением в Россию Наполеон
принимает русского посла. Интересуется с нагловатой наигранностью:
«Скажите, князь, какой есть путь в Москву поближе?» Тот отвечает с
большим достоинством и гордой прямотой: «В Москву есть множество дорог.
Вот Карл Двенадцатый, тот шел через Полтаву!» Наполеон взбешен. Ух, какая
буря аплодисментов разразилась в зрительном зале!
А далее — Бородинское сражение. Тяжко ранен князь Багратион. Вокруг —
солдаты, отблеск штыков зловещ и грозен. Полководец зажимает
смертельную рану рукой, поднимает голову. Собирая последние силы,
бросает боевым товарищам гневно и страстно: «Друзья! Отдайте жизнь, но
Родины и чести не отдавайте никому!»
Груня жмет мне руку, она взволнована. Шепчет: «Какие слова!..»
15 марта. Отбыл на новое место службы начальник училища генерал-майор
артиллерии Журавлев. Назначен на новую должность, с большим
повышением.
— Ту высокую честь, оказанную мне, — заявил он на проводах, — разделяю
со всем нашим училищем!
Жалко расставаться с ним, строгим и энергичным командиром, внимательным
и общительным, наделенным острым умом и недюжинными способностями.
Вспоминаю, как мы, новички, заглядывались на комбригские ромбы в
петлицах и золотые галуны на рукавах, ордена Красного Знамени и Красной
Звезды, знак депутата Верховного Совета РСФСР. Невольно возникало
восхищение таким начальником, у которого находились в подчинении.
Именно в один из тех первых дней со мной произошел казус.
Летом 1938 года Даниил Арсентьевич Журавлев баллотировался на выборах в
Верховный Совет РСФСР, и каждый, будь то пожилой колхозник, или юнец-
школьник, привык называть своего депутата по имени и отчеству. И вот несу
службу дневального по батарее. Стою у тумбочки, перед входом в казарму.
Вдруг раскрывается дверь и один за другим входят командиры. Впереди —
начальник училища. Кричу изо всех сил: [18]
— Батарея, смирно!
Печатая шаг, к комбригу с рапортом подошел дежурный — курсант второго