Уильям Шекспир — слова символы, как язык иносказания
Шрифт:
And shuddering fear, and green-eyed jealousy! O love,
Be moderate; allay thy ecstasy,
In measure rein thy joy; scant this excess.
I feel too much thy blessing: make it less,
For fear I surfeit.
William Shakespeare «The Merchant of Venice» Act III, Scene II, line 1440—1481.
АКТ 3, СЦЕНА 2. Бельмонт. Комната в доме ПОРЦИИ.
Входят БАССАНИО, ПОРЦИЯ, ГРАЦИАНО, НЕРИССА и Слуги
БАССАНИО
Так пусть же внешние проявления
Мир всё ещё обманут при помощи украшений.
В законе, что ни просьба, так с душком или продажная,
Но, бывающая приправленной любезной речью,
Затмевающей показ зла? В религии,
Что проклятая ошибка, но некого трезвого чела
Который будет благословлять это и одобрит текст,
Скрывая грубоватость с помощью прекрасного орнамента?
Там нет порока столь простого, но предполагающего
Некий знак его добродетели на внешних частях:
Сколь много трусов, чьи сердца всё также лживы
Как лестница из песка, всё же носят их на подбородках
Бороды Геркулеса и нахмурившегося Марса;
Кто внутри искал, наличие печени белой, как молоко;
И этим предполагал, что это экскременты доблести
Предоставив их опорным пунктом! Глянь на красоту,
И вы смогли узреть из этого, что приобреталось по весу;
Который здесь сотворил знамение в природе,
Сделавшее их светлее, чтоб облачить в то самое:
Как те, вьющие змеевидные золотистые локоны,
Которые делают бессмысленными подобные игры с ветром,
На воображаемой прекрасности, известной зачастую
Быть приданным для другой головы,
И черепа, что их породнит с гробницей.
Поэтому, украшение — есть только берег вероломный
В самом опаснейшем море; великолепный шарф
Вуаль красавицы индийской; одним словом,
Кажущаяся истина, какую выставили коварные времена
Чтоб заманить мудрейшего в ловушку. Поэтому, это аляповатое золото,
Тяжёлая еда для Мидаса, Я ничего не буду от тебя брать;
Ни ничего от тебя, ты — бледный и заурядный труженик
Между мужчиной и мужчиной: но зато ты, ты тощий проводник,
Который скорее угрожает, чем обещает чего-либо,
Твоя бледноватость двигает меня куда больше, чем красноречие;
И здесь Я выбрал наконец; и буду рад имеющемуся назначенью!
ПОРЦИЯ
(В сторону). Как все остальные страсти, ускользающие в воздух,
Подобно сомнительной мысли, как необдуманно охватившим отчаянием,
И содрогающий страх, или зеленоглазая ревность! О, любовь,
Будьте умеренным; умерьте свой экстаз,
В меру свою радость обуздайте; ограничением того избытка.
Я слишком сильно чувствую твоё благословение: так сделай его меньше,
Из-за страхов, которыми Я пересытилась вполне.
Уильям Шекспир «Венецианский купец»: акт 3, сцена 2, 1440—1481.
(Литературный перевод Свами Ранинанда 19.04.2023).
«Вне всякого сомнения, отроду не читавшие «Одиссею» и «Илиаду» Гомера, а также не имеющие никакого понятия о содержании древнегреческого эпоса лишались возможности оценить ключевое значение слов-символов «шекспировского» языка иносказания. По непонятной причине подавляющее
Критик Самуэль Тейлор Кольридж об особенностях пьес Шекспира.
Самуэль Тейлор Кольридж (Samuel Taylor Coleridge 1772—1834) английский поэт, литературный критик, философ и теолог известен своими опубликованными прозаическими произведениями «Биография Литературы» («Biographia Literaria») и «Литературные останки» («Literary Remains»), которые рассчитаны на более серьёзную аудиторию, чем его поэзия. Драматургия Шекспира вызвала нескрываемое восхищение Кольриджа, как критика, так и просто человека.
Однако его мысли о Шекспире, в основном были изложены в виде лекций, и не были собраны воедино при его кончины. Кольридж знал об требованиях различных аудиторий к его литературной деятельности, как ни странно, он отмечал необходимость разнообразия подачи материала на лекции, чтобы слушателям было не интересно слушать. К счастью, многие источники все ещё существуют: конспекты лекций, газетные репортажи, заметки, сделанные участниками лекций, а также их упоминания в письмах. Не зависимо от этого, последующее редактирование этих фрагментов лекций со временем усложнялось из года в год.
Лекции Кольриджа проходили примерно между 1808 и 1819 годами, затрагивая различные философские аспекты, как в литературе, так и драматургии.
Впрочем, говоря о Шекспире на своих лекциях Кольридж сосредоточил внимание слушателей на ряде пьес, таких как: «Гамлет», «Буря», «Ричард II», «Отелло», «Ромео и Джульетта», «Потерянные труды любви» и «Макбет», а также на повествовательных поэмах. Исследуя драматургию Шекспира, Кольридж был восхищён сценическими образами короля Лира, Антония и Клеопатры, но ненавидел пьесу «Мера за меру»:
«This Play, which is Shakespeare's throughout, is to me the most painful, say rather the only painful part of his genuine works. The comic and tragic parts… the one disgusting, the other horrible; and the pardon and marriage of Angelo not merely baffles the strong indignant claim of Justice (for cruelty, with lust and damnable Baseness, cannot be forgiven, because we cannot conceive them as being morally repented of) but it is likewise degrading to the character of Woman».
«Эта пьеса, которая во всем принадлежит Шекспиру, является для меня самой болезненной, вернее, единственной болезненной частью его остальных подлинных произведений. Комическая и трагическая части… одно отвратительно, другое ужасно; и помилование и женитьба Анджело не просто ставят в тупик, вызывая сильное и возмущённое желание требовать справедливости (ибо жестокость, сопровождаемая похотью и отвратительной Низостью, не могут быть прощены, потому что мы не можем себе представить, что в них можно, хоть как морально раскаяться), но это также унижает характер самой Женщины».