Украденные горы(Трилогия)
Шрифт:
В эту сказочку поверил лишь сын, царевич Алексей. Он скоро прибежит сюда. Так и есть. Ближе и ближе топот его сапожек. Шумно распахнулись двери, и в кабинет вскочил двенадцатилетний мальчик в черной черкеске и, взмахнув руками, крикнул:
— Папа, ты слышишь? И сегодня маршевая рота! Немцы непременно будут разгромлены!
Отец обнял его и подал знак дебелому казаку-дядьке, чтоб подождал за дверьми.
— Папа, бери фотоаппарат и скорей во двор! Снимешь их. Сейчас много солнца, фотография выйдет чудесно! Пошлем маме.
Царь охотно бы согласился, но тут его вызвали в аппаратную.
— На
В трубке послышался знакомый голос Александры Федоровны.
— Ты, Ника? — спросила она по-русски.
— Я, я, моя милая, — сказал царь, устраиваясь поудобнее в мягком кресле. — Что случилось? Мы ж с тобой условились разговаривать не раньше десяти вечера. В данный момент я чрезвычайно занят, мое золотко.
— Друг мой… — Царь по многолетнему опыту знал, какое адово настроение у его жены, когда она начинает беседу словами «друг мой», и приготовился к самому худшему. — Друг мой, — повторила жена с дрожью в голосе, — я хочу сообщить тебе… — Александра Федоровна перешла на французский, — что твои, как самодержца, дела очень плохи. Ты слышишь меня, Ника?
— Слышу, слышу!
— А если слышишь, так послушай дальше, мой друг. Пока ты занимаешься там фотографиями…
— Прости, милая Алиса, но у тебя поверхностное представление о работе ставки верховного командования…
— Ника, Ника, — перебила его Александра Федоровна, — бога ради, выслушай меня. Твой трон, Николя, в опасности. Ничего похожего не было и в пятом году. Чернь вышла на улицу, рвется к центру города, к нашему дворцу.
— А что же армия? Генерал Осипов в своем донесении заверил меня, что отправленные им части могут к чертям смести с лица земли любых бунтовщиков.
— Не наивничай, Ника. Верных тебе войск осталось в столице не так-то уж много.
Добрый белый царь, на кого в галицких москвофильских читальнях возлагалось немало теплых надежд, за чье здравие по воскресеньям и в праздники возносили миряне по церквам великой России свои молитвы, этот православный царь разгневанно прокричал в трубку:
— Те, кто мне верен и предан, пусть не жалеют патронов, пусть расстреливают бунтовщиков! Я по-ве-ле-ва-а-ю!
— Они стреляют, — донеслось с противоположного конца телефонного провода, — стреляют, Николя, но в воздух!
Царь, кажется, понял трагичность своего положения, — вытирая ладонью повлажневший лоб; спросил:
— Что же ты мне, Саша, посоветуешь?
— Тебе хорошо известны мои взгляды, — ответила Александра Федоровна. — Святой старец советовал тебе то же самое.
— Боже мой, боже мой! — простонал царь. — Ты только вдумайся, дорогая моя: едва я сниму войска с фронта, немцы тотчас ринутся вслед за нашими армиями. Прямо на столицу. В Петроград, моя мамочка!
— Зато эту разбушевавшуюся чернь возьмут в ежовые рукавицы, отгонят на надлежащее место.
— Нет, нет! Ты забываешь, Александра Федоровна, что до коронации приняла православие, что ты русская, а не немецкая царица. Как ты можешь это советовать? Про меня и без того всякое говорят из-за того фатального январского дня. В таком случае, Александра Федоровна, извольте сесть вместо меня на трон, а я займусь…
— Друг мой, поразмысли, ведь у тебя
Царь хотел было сказать, что он и за сына отречется от столь шаткого престола, но в трубке раздался звонкий голосок дочери Татьяны:
— Папочка, родной, любимый! Не огорчайся, папочка! Ты меня слышишь, дорогой! Только что я получила телеграмму из Бердянска. Вот ее текст: «Все воспитанники «Галицко-русского приюта» вашего имени, великая богоподобная княжна, готовы подняться на защиту венценосного императора и царского трона…»
Царь облегченно вздохнул и, то ли шутя, то ли всерьез, сказал в телефонную трубку:
— Спасибо, доченька, хоть ты меня утешила.
…Политические страсти бушевали в столице великой Российской державы. Две непримиримые силы — красная и белая — готовились к последнему, решительному бою. Выборгская застава — авангард рабочего Питера — первая поднялась на смертельную схватку с исконным своим противником. Вслед за стачечниками Путиловского завода вышли на улицу рабочие «Айваза», «Дюфлона», «Нобеля», «Старого Леснера», Арматурного, Российско-Балтийского, «Розенкранца» и других предприятий. Над колоннами демонстрантов замаячили красные знамена, поднялись транспаранты с грозными требованиями: «Конец войне», «Долой царизм!», «Да здравствует революция!»
Пролетарская окраина двинулась к центру столицы — предъявить во имя всечеловеческой справедливости свой трудовой счет ненасытным бездельникам, засевшим в роскошных дворцах над Невой.
— Ника, Ника! — истерически кричит в телефонную трубку Александра Федоровна. — Ника, они обходят поднятые мосты! Откуда они только берутся на Невском? О боже, от этих крыс никуда не денешься! Только полиция осталась нам верна.
— Уповай на бога, Сашенька, — перебивает царь. — Господь бог тоже с нами. У тебя там чудотворная икона от святого старца…
— Где же твои войска, Ника? — перекричала она его мягкий голос. — Враг здесь, а не на фронте. Мы гибнем!..
— Успокойся, успокойся, Алиса. Я направил отборные части. Командует сам генерал. Хабалов звонил, что твой дворец охраняет рота поручика Падалки, известного героя из дивизии Осипова.
Александра Федоровна взвизгнула, уронив телефонную трубку, и упала на руки старшей дочери, — пуля, пробив стекло в большом окне, ударила в люстру под потолком и засыпала осколками весь пол.
Рота Падалки, на которую столько надежд возлагал царь, стоит у ворот Зимнего дворца, переминается от холода с ноги на ногу в ожидании команды. Именно этой отличившейся в боях фронтовой роте, ей, а не полиции, доверили охрану безопасности царской семьи. Полицию ненавидят, в случае чего ее сомнут, затопчут, а что до роты героя Падалки, почти целиком состоящей из усатых малороссов, на нее никто не осмелится посягнуть.
Андрей прохаживается перед строем солдат. Правая рука в кармане новой офицерской шинели лежит на ручке револьвера. Хмурится поручик, невеселые мысли его одолевают. Сюда долетают то ружейные, то пулеметные выстрелы, (рама по себе стрельба не очень-то его беспокоит — привык к ней на фронте, — а вот что с Галиной?.. Вчера, уже в потемках, она приходила в казарму — передать ему решение Выборгского районного комитета. Прощаясь, назвала его впервые «любимым».