Украденный трон
Шрифт:
Подошли священники, чёрные монахи и монахини приготовились сопровождать гроб с телом в церковь. И тут Андрей увидел Ксению...
Она вышла из внутренних покоев, и он видел только её лицо. Бледное, смутное пятно явственно проступало из тумана ладана, которым накурили в доме. И ринулся к этому пятну, ничего не сознавая, ничего не видя, кроме него.
Он прорвался сквозь толпу окружавших её людей, подошёл ближе, хотел сказать какие-то приличествующие слова и не смог. Рывком схватил её за плечи и впился губами в её рот. Поцелуй был не только не братским, не только
Он чувствовал на своих губах запах её сухих, запёкшихся от жара губ, нежную мягкость и безразличие её рта. Она не оттолкнула его, не взглянула на него, голубые огромные глаза стали тёмными, ослепительно синими, тяжёлая складка между бровей залегла на лице.
Он с трудом оторвался от неё и тут только увидел её всю.
Он только сейчас понял, что он сделал. Он впился в её губы, как изголодавшийся зверь впивается в горло своей жертве, он хотел вобрать в себя её всю, целиком, он чувствовал её нежные и сочные, такие сухие сейчас от жара губы, он хотел прорваться в её туго сжатый рот, словно это была вражеская крепость, которую надо было взять во что бы то ни стало. Он вложил в этот поцелуй всю свою безумную любовь. Всё своё терпеливое многолетнее ожидание.
Но её губы встретили этот натиск безразлично, спокойно, не только не ответили хотя бы братской лаской, они были нежные и безразличные. Это и заставило его отпрянуть от неё, это смыло с него всю хмарь последних мечтаний и угар последних лет.
Ксения потихоньку шла к гробу, и ропот позади неё возрастал. Она была одета в костюм Андрея. Тёмно-зелёный мундир плотно облегал её статную фигуру, тёмные лосины обрисовывали бёдра, грубые сапоги на ногах делали её меньше ростом, но нисколько не портили прекрасной формы её ног. На голове её была косичка, завязанная сзади, как и полагалось солдатам, а её роскошные, почти до колен, волосы исчезли.
Степан стоял и недоумевал, а ропот вокруг превратился уже в шум, откровенный шум скандала и позора.
Её попытались схватить за руки, оттащить обратно во внутренние покои дома, но она вырвалась с дикой силой, подошла к гробу и низко, в землю поклонилась ему.
— Прощай, Ксеньюшка, — громко и внятно сказала она сильным, звучным голосом. — Прощай, спи с миром, пусть земля тебе станет пухом, и пусть Господь дарует тебе Царствие Небесное...
Она подошла ближе, поцеловала покойника прямо в губы, перекрестила его.
Шум вокруг стал утихать...
— С ума съехала, не выдержала, — различил в общем шуме отдельные слова Степан...
Как в тумане двигался он вместе со всеми в похоронной процессии, словно сквозь вату слышал заупокойное пение в церкви, едва переставляя ноги, шёл обратно со всеми... Одумается, опамятуется, придёт в себя, говорили в толпе. Бедная, бедная, знать, так любила мужа, что не смогла пережить его смерти. Ничего, пройдёт срок, забудется, ещё и замуж после захочет, молодая же ещё, кровь с молоком. Красавица такая. Долго во вдовах не засидится...
Степан краем уха слышал все эти разговоры, но предчувствие какой-то страшной беды поднималось из самой глубины
И никак не мог понять, как всё случилось, как всё произошло...
Почему она вдруг вообразила себя Андреем, почему ей это вошло в голову, значит, она действительно сошла с ума, значит, она безумна? «Нет, нет, никогда я в это не поверю, никогда, она не может быть безумной...»
И вдруг страшная мысль пронзила всё его существо — она любила Андрея, мужа своего, такой же безумной любовью, она надела его костюм, чтобы быть хоть на капельку, на какую-то долю ближе к нему, ощутить запах родного тела, как он, Степан, вдыхал запах её носового платка, украденного случайно. Она не могла поверить, не хотела поверить, что его больше нет. Она безумно любила его...
Он поник головой. Если она так любила, любит Андрея, она никогда не выйдет за него. Ведь так же точно он отказался от всех радостей жизни, он любую красавицу видел уродливой. Это значит, никогда, никогда она не будет его женой...
Он застонал от этой нечаянной мысли. Тогда это пришло ему в голову, тогда он на секунду прозрел. Он тут же отогнал эту мысль. Нет, не может быть. Пришли на ум все слова, которые говорят на похоронах: живым жить, мёртвым — могила. Нет, Андрей держал Ксению мёртвой хваткой. Нет, нет, она должна забыть, она забудет его, она станет его, Степана, женой, а уж он-то...
Но ведь и он сам видеть никого не хотел, он не мог смотреть ни на одну из женщин, ему не нужен был никто. Только она. Так и ей... не нужен никто, только Андрей, живой или мёртвый. Как же должен быть затуманен разум человека, если он погибает от любви, не может выбросить её из головы. И Степан твёрдо решил затоптать, смять, уничтожить эту заразу, вселившуюся в него, убить своей рукой, рассудком, выбросить вон из головы, если он ещё хочет жить.
«А тогда зачем жить? — вяло подумалось ему. — Пить, есть, петь в капелле, ублажать кого-то, зачем тогда всё? Лучше умереть...»
Но надежда снова и снова просыпалась в его душе. А вдруг она очнётся, забудет, полюбит его, вдруг произойдёт непредставимое. Вот так и бросался он от одной до другой крайности эти долгие десять лет...
Федька возник перед ним бесшумно. Словно призрак. Степан очнулся от дум.
— Беда, барин, — тихо сказал Федька, — а и правда похоронный звон.
— Что, что? — нетерпеливо выкрикнул Степан. — Что ещё там такое?
— Государыня преставилась, — крестясь мелкими и частыми крестами, сказал Федька.
— Какая ещё государыня? — дико закричал Степан. И осёкся. — Государыня наша императрица?
— Она, барин, она, — тихонько, словно был виноват в этом, отошёл Федька от барина, — упокой, Господи, её душеньку...
— Ну, стало быть, так, — перекрестился и Степан. — А то уж я было подумал...
И тут же отчаянно завертелось в голове. Но ведь это значит — никаких свадеб, никакого венчания, ни один поп не станет венчать их.
Степан стиснул зубы. Вот она судьба, всё одно к одному. Как говорится, бедному жениться и ночь коротка...