Украденный трон
Шрифт:
Справедливость и правосудие — так охарактеризовал Бирон действия Екатерины. С виду так и было. Бирона поставили, Карла Саксонского выбили из Митавы, однако сделала это Екатерина для великого будущего и в видах пользы для российского государства...
Теперь Екатерина ехала в Ригу, а потом и в Митаву по приглашению Бирона. Охрану всего двора, выезжавшего с нею вместе, поручила генералу Петру Ивановичу Панину. Никиту Панина она оставляла в Петербурге для пригляду за всеми делами. И то ещё мыслила Екатерина — у того все дворцовые дела, у этого — войска. Нельзя оставлять их вместе, тем более ввиду такого предостережения юродивой. Она опять задумчиво вытащила из корсажа «царя на коне» и потеребила монетку. Не может
И всё-таки Екатерина беспокоилась. Слова юродивой запали ей в душу, тревожили и волновали. Все уж, кажется, приняты меры: усилен караул в Шлиссельбурге, везде свои люди, везде соглядатаи, везде — верные и преданные люди. Но поди знай, недовольные всегда найдутся, этого нельзя избежать никакой власти. И она, не подавая виду никому из придворных, продолжала хлопотать о собственной безопасности.
Однако Рига, а потом и Бирон встретили её таким выражением любви и расположения, что скоро Екатерина забыла о словах юродивой. Праздники сменялись балами, куртагами, везде пушечная пальба в честь русской императрицы, монеты кидают в народ, выбиты особые медали в честь Екатерины. Иллюминации и театральные действа, роскошные приёмы и удивительная галантность остзейских баронов и помещиков пришлись по душе Екатерине.
Наездом, наскоком прошлась Екатерина по Курляндии. Но этот уголок земли показался ей раем по сравнению с нищей, грязной, отсталой Россией. Она стала мечтать о том, чтобы завести у себя такие же старинные дубовые рощи, сосновые и буковые леса, чисто прибранные и выметенные, ухоженные тучные пашни и пастбища, чистенькие домики ремесленников и суровые, сложенные из дикого камня замки остзейских баронов, мрачные и солидные.
Всё осматривала Екатерина с интересом и вниманием и думала, как перенести всё это в Россию, поднять её культуру до прибалтийских земель...
Увидела она в новом свете и Бирона. Почувствовала некоторое удовольствие от того, что сделала «своего» герцога. Проект этот конечно же был смелым для Екатерины. Она возвеличила человека, оставившего среди русских самые тягостные по себе воспоминания. Однако расчёт её оказался верен, она удалила Бирона из России, да и русское общество вряд ли так уж будет интересоваться каким-то Бироном, каким-то курляндским герцогством. Так что относительно своих Екатерина успокоилась быстрее, чем когда бы то ни было. А вот соседи — и не имела ли в виду юродивая именно соседей Курляндии, крича о крови? Опять она раздумывала над выгодами и резонами России. Два соседа у Курляндии, два исконных врага — Пруссия и Польша. Ленпольский — Курляндия. Да положение такое, что пришлось русским дипломатам сорвать польский сейм. Было это совсем нетрудно ввиду саксонца Карла, ненавистного полякам как сына их короля. Но в Пруссии подводились итоги Семилетней войны. Мир, заключённый с Россией на очень выгодных условиях для Пруссии, тем не менее давал время для восстановления и зализывания ран. Так что Екатерина не опасалась, что кто-нибудь из соседей возьмёт Карла Саксонского под свою защиту. Остальная же Европа нимало не интересовалась курляндским герцогством...
Так и так раскладывала мысленно все доводы и резоны Екатерина и выходило, что войне не быть. А значит, юродивая кричала про какой-то внутренний конфликт... Екатерина обрывала свои мысли о юродивой. До чего дошла, предрассудки стали заполнять её мысли. Однако все её слова сбывались...
Екатерина обратилась мыслями к ещё такому недавнему прошлому Курляндии. Полтора года тому назад во время её коронации в Москве к ней явился барон Карл фон Шульц с просьбою о подтверждении привилегий, прав и вольностей остзейцев. Явился он от имени всех лифляндских баронов, курляндского рыцарства и земства. Став на колени, барон поднёс императрице челобитную,
Три месяца валялась челобитная в Сенате, но Екатерина не забыла о ней и, явившись однажды, спросила, в каком положении дело о подтверждении ливонских привилегий. С большим смущением сенаторы, заикаясь и трепеща, ответили, что ожидают копии всех привилегий, собранных в одну большую книгу, оставшуюся в столице. Значит, надо ещё ждать, пока не прибудет эта книга, а уж тогда решать о привилегиях и вольностях. Екатерина всегда не любила отсрочек. И теперь сердито выговорила сенаторам, что заставили ждать барона три месяца и неизвестно, когда дело кончится.
— Господа, вы должны знать, — твёрдо заявила Екатерина, — что я вовсе не намерена нарушать привилегий и прочего, чем они уже обладают. Я желаю, чтобы всякий жил в мире, и если ливонцы довольны своими законами и привилегиями, то и я не желаю и не позволю никоим образом нарушать их...
Она велела тотчас составить подтвердительную грамоту и завтра же представить её для подписания...
Сенаторы переглянулись и согласно закивали головами. Они не знали, в чём состоят эти привилегии, права и вольности. Не знала этого и сама Екатерина. Но она решила: раз Лифляндия признает для себя необходимыми свои автономные особенности — значит, надо сохранить их. От этого зависит благосостояние целой провинции. Так легко она решила этот вопрос и поняла, что не ошиблась, потому что через полгода, ознакомившись с книгой прав и привилегий остзейских провинций, не нашла в них ничего угрожающего трону и государству...
Лифляндцы и эстляндцы превратили поездку Екатерины в триумфальное шествие и сделали всё, чтобы произвести на неё благоприятное впечатление. Екатерина ночевала в замках местных жителей и на мызах помещиков и всюду находила довольство и комфорт. Дамы местечек и городов усыпали ей путь цветами, конвой из местных дворян встречал и провожал её, пушечная пальба оглушала уши, фейерверки, маскарады, балы и торжественные приёмы затмевали своим блеском все петербургские празднества.
Ни единой минуты не оставалась Екатерина в одиночестве. В Риге она осмотрела гидравлические работы по урегулированию Двины, побывала на островах Подороке и Селекосе и увидела, насколько важны работы по укреплению и возвышению этих островов не только для прибалтийской, но и для всей русской торговли.
Балтийский порт оказался для неё учёбой и ужасом. Целыми годами намывалась и насыпалась земля на Рогервик, чтобы устроить дамбу. И минутная буря смывала всё и уносила в море.
Екатерина приказала остановить бесполезные работы, требующие много денег и бесполезного труда.
Встреч и визитов было множество, но с трепетом ждала Екатерина поездки в Митаву, к «своему» герцогу.
Уже на полдороге её встретили сыновья Бирона в красных мундирах и с блестящей свитой. Каждую милю провожали кирасирские, карабинерные и гусарские эскадроны.
Перед Митавой устроили триумфальную арку. Здесь императрицу усадили в позолоченную одноколку, которую везли восемь белоснежных лошадей.
Бирон, помолодевший, со свежим сияющим лицом, встретил Екатерину у подъезда дворца и приготовился упасть на колени. Но Екатерина ласково приветствовала его и расцеловалась с бывшим российским регентом.
Ей представили все городские и земские власти. Парадный обед был накрыт в самой большой зале герцогского дворца.
Бирон почти не сидел, он стоя пил здоровье своей благодетельницы, и каждый его тост знаменовался пушечной пальбой. В народ бросали деньги, памятные, выбитые в честь Екатерины медали.