Улыбка гения
Шрифт:
— Хорошо, найду тебе такие книги: и про разбойников и про чудеса и приключения. Даже подарю. Мне не жалко… Все, давай делом заниматься: ты пока самовар разожги, а уж потом на кухню ступай. А мне кой-какие бумаги просмотреть надо. Как самовар закипит, зови. — С этими словами он ушел в дальнюю комнату и там долго не мог успокоиться от близкого присутствия этого чудного создания.
Вспомнились Аремзянка и ее молодые обитатели. Но вот только там заводские девицы были совсем другие, воспитанные вечно недовольными своей участью и часто пьющими родителями. Может, потому и парни и девки у них вырастали острыми на язык, способными
Из своей комнаты он видел, как Дуняша, бесшумно ступая босыми ступнями по грязным половицам, время от времени пробегала мимо его двери, то вынося мусор, то с полным ведром воды. Наконец, он не выдержал и предложил ей свою помощь:
— Давай воды принесу, а то как-то неловко, что ты такие тяжелющие ведра сама таскаешь. — И он поднял пустое ведро.
— Что это вы, барин, выдумали? — испугалась она. — То наша бабская работа — по воду ходить, а вы идите, своим делом занимайтесь, мне совсем чуть осталось. Или медленно убираюсь? Зато чисто, после меня не то что за другими, перемывать не надо…
Но он все же не послушал ее и отправился следом с пустым ведром на пруд и сразу же заметил удивленные взгляды работающих мужиков, не привыкших к тому, что мужчина, а тем более хозяин имения, сам идет за водой.
— Не иначе как Дуняшка ему приглянулась, — тихонько шепнул один из них другому.
— Так и до греха недалеко, — согласился тот, — любят баре в чужом огороде спелые ягодки рвать да себе в рот класть.
— Он, поди, не знает, что у нее трое братьев, они, ежели чего, косточки ему живо пересчитают…
— Там поглядим, ладно, работай давай, а то сам Тимофей, ее отец, как раз сюда идет.
И действительно, чуть прихрамывая, к барскому дому направлялся дожитой мужик с окладистой сивой бородой у которого на стройке трудилось трое сыновей. Именно он и направил Дуняшу в помощь по просьбе Менделеева, а теперь решил поговорить с ним, увидев, как тот вышагивал с пустым ведром за ней следом к пруду.
— Слышь, барин, — окликнул он его, когда тот нес уже наполненное ведро, — ты, как погляжу, не своим делом занялся. Зачем девку позоришь? Ты ей кем будешь, что помогать вздумал?
От таких слов Менделеев растерялся, поставил ведро на землю и спросил:
— Собственно, в чем дело? И чем это я ее позорю? Ты, старик, говори, говори, да не заговаривайся. Мне что теперь, нельзя до собственного пруда дойти и воды зачерпнуть? Или ты мне указывать станешь, чем мне заниматься, а чем нет? Этак не пойдет. Ты у себя в избе командуй, а тут тебе воли никто пока не давал…
Почувствовав решительный отпор, тот на какое-то время растерялся, но потом продолжил уже более дружелюбно:
— Да я не о том, что ты ведра воды зачерпнуть не можешь, кто ж тебе то запретит. Но, сам посуди, люди смотрят и что видят?
— И что же они видят? Что я не так делаю?
— Все так, но тебе того не слышно, а мужики хихикать начали, что ты за девкой моей следом на пруд припустил. А ей зачем такая слава? Кто ж ее потом такую замуж-то позовет? Сам подумай…
— Ну, отец, знаешь, и
— Так то в городе, там иные порядки, — только и сказал тот вслед ему и посмотрел по сторонам, как бы ища поддержки у остальных. Но все молчали и, опустив головы, продолжали работу, пряча косые улыбки.
— Вот точно тебе скажу, — проговорил негромко один из мужиков, когда старик отошел подальше, — добром это не кончится. Наши-то бабы отказались в дом к барину идти в одиночку, мало ли чего про них потом говорить станут. А Тимофей каждой денежке учет ведет, вот и польстился, дескать, барин ему заплатит хорошо за услуги дочкины. Точно заплатит, как обрюхатит ее, тот еще кобель, я таких издалека вижу, им верить ни в чем неможно…
Менделеев же, слегка обескураженный случившимся, спросил у Дуси:
— А ты что скажешь? Не боишься, что разговоры разные на твой счет пойдут, коль ты в доме у меня работаешь?
— Не без этого. Нашинских деревенских хлебом не корми, только дай друг дружку грязью обмазать, да на позор выставить. Вы просто порядков наших не знаете, вам простительно.
— Если так, то как дальше жить будешь? — спросил он ее с удивлением. — Действительно ведь, ославят, и женихи отвернутся.
— Плевать мне на них, все одно убегу в город и там где-нибудь работу найду. У нас уже несколько незамужних девок кто в Москву, а кто в Петербург тайком от родных сбежали и сейчас живут себе припеваючи. Вот и я не пропаду…
— Как же родители? Отец твой? Братья? Найдут и силой обратно вернут. Не боишься такого?
— Думала о том, думала, — продолжая заниматься уборкой, отвечала Дуняша, знаете что надумала? — Она таинственно улыбнулась и спросила: — Только обещайте, что никому о том не скажете…
— Хорошо, не скажу, обещаю, — улыбнулся он ей в ответ. — Может, решила за границу податься? Так туда без паспорта не пропустят, это я по себе знаю…
— Выходит, вы и за границей бывали? — широко открыла она глаза. — Вот здорово-то… Я бы тоже поехала… Посмотрела бы, как там люди живут…
— Да обыкновенно живут, примерно как и мы. Но ты что надумала? Уехать подальше? Так у тебя первый же полицейский паспорт спопросит, без него никак…
— Нет, я проще решила. Попрошусь для начала в монастырь трудницей. Там, говорят, можно жить при обители, а постриг не принимать сколько-то лет. А потом документ от них получу — и тогда уже в город. Вот. Только помните, молчите о том…
— Конечно, конечно, — согласился он, — ладно, на сегодня, наверное, хватит, и так все блестит. Спасибо тебе. Я через день домой поеду, а как вернусь, привезу тебе то, что обещал. Только ты приходи, слышишь? Я ждать стану…