Улыбнись мне, Артур Эдинброг
Шрифт:
«Хторисцин — мощный яд, вызывающий такие-то и такие эффекты. бла-бла. смертельный. Антицин — противоядие, нейтрализует хторисцин в течение получаса. бла-бла. Важно: несовместим с другими противоядиями и любыми лечебными заклинаниями. Вызывает у пациента приступы неконтролируемой ярости, бешенство и полную дезориентацию».
Я сглотнула.
Дезориентированный и разъярённый дракон посреди кампуса — это плохо. А учитывая, что вокруг столько зеркального телевидения… А внезапное падение зеркальной сети прорвёт ткань бытия…
Меня прошибло холодным потом.
— М-м-м-м-м!!! — тотчас
И, конечно же:
— М-м-м-м-м! — с готовностью и басом поддержал нас Борис. Просто так, видимо, за компанию.
Аманда, вся такая довольная и светящаяся в лучах славы и солнечных зайцах зеркал, на мгновение застыла и скривилась:
— Да уведите их уже!
Мы извивались в руках стражей, как обдолбанные стриптизёрши, и невнятно вопили на все лады. Я ногами цеплялась за дверной косяк, Борис намеренно обмяк в руках охранника (тот чуть не рухнул под его весом), но ничего не помогало.
Нас проигнорировали.
Успешно вытащили из комнаты и поволокли в темницу.
Мы шагали под конвоем в угрюмом молчании.
Никогда в жизни ещё я не чувствовала себя настолько бессмысленной. Знать, что вот-вот произойдёт нечто ужасное и не иметь ни малейшей возможности помешать этому. Мне хотелось выть и кусаться, но с кляпом во рту я даже этого не могла.
Тем временем наш путь пролегал через Зеркальный зал.
Предназначенный для уроков танцев и этикета, он также служил удобным переходом между разными корпусами. Неожиданно пышный и заполненный золотым убранством, форванский зал напоминал мне своего версальского тёзку с Земли. Ту знаменитую галерею во французском дворцовом комплексе, где был подписан мирный договор, положивший конец Второй мировой войне.
Однако магический зал был куда мрачнее.
Здесь не было окон: свет проникал в помещение сквозь узкие щели под потолком, а сами зеркала располагались по обе стороны галереи, заполняя её целиком. Высокие, мощные, настоящие атланты, подпирающие потолок, в обычные дни они бесконечно отражали друга друга, танцы, студенческие тренировки…
Но сегодня весь зал стал огромным телеэкраном.
Наши стражники переглянулись и, придя к молчаливому соглашению о некоторой степени допустимой халатности, притормозили. Им было интересно посмотреть, что происходит в спальне.
— М-м-м-м-м! — вновь попробовал привлечь их внимание Артур и вновь получил оплеуху.
Покои дракона показывали аж в тридцати версиях. Каждое огромное зеркало было как отдельный повторяющийся монитор — в лучших традициях поп-арта вообще и работ Энди Уорхола в частности.
Прошло минут пятнадцать с момента нашего плетения, и Ойгонхарт уже не бился в конвульсиях.
Дракон лежал смирно, его кожа постепенно обретала обычный цвет, люди вокруг него расслабились, думая, что все кончилось… Аманда сидела подле ног Ойгонхарта с лицом святоши и что-то втирала журналистам. Те на все лады комментировали обстановку: сходились в том, что им очень повезло «остановить злоумышленников», потому что договор договором, а внезапно прорванная ткань бытия внесёт страшную сумятицу в мир Гало. Ведь измерение Тварей тоже должно как следует подготовить своих жителей,
И вдруг Ойгонхарт на экране распахнул глаза.
— Вы очнулись, мастер! — с интонациями дешёвой провинциальной актрисы заумилялась Аманда. — Ах, из-за яда вы не вспомните последние дни, но знайте — теперь всё хоро. — ".шо» она произнести уже не успела.
Потому что зрачки дракона вспыхнули нестерпимо-алым, он резко сел и, по-звериному зарычав, жёстко схватил Аманду рукой за горло. Девушка захлебнулась. Журналисты испуганно умолкли и дружно качнулись назад.
Тихо рокоча, Ойгонхарт поднялся на ноги, не выпуская горло Аманды. На лице мастера-дракона отчётливо запечатлелось безумие. Сквозь снова побледневшую кожу проступила чешуя, зубы начали заостряться, рост — увеличиваться, на спине набухли бугры — будущие крылья.
— Мастер. — хрипела ДеБасковиц, суча в воздухе ногами.
— Р-р-р-р-р-р-р. Я-р-р-р-рост-т-т-т-т-ь.
В покоях вдруг резко стало темнеть. Заискрились лампы на стенах, даже сквозь зеркало стал отчётливо слышен тихий звон — знак высокого маг-напряжения. Журналисты замерли, ошарашенные, не понимая, что делать. Аманда поскуливала, серея и краснея в хватке обезумевшего дракона.
— И вот у нас снова сенсация!!! — вдруг при-дурошным и азартным голосом завопил какой-то очнувшийся корреспондент. Он сунул лицо прямо в кадр, искажённое и некрасивое — так бывает, если по ошибке открыть фронтальную камеру в телефоне.
— Дракон не оценил своего спасения! — вдохновенно завыл журналюга.
И это было его последней новостью.
Во всяком случае, на сегодняшний день.
Потому что Ойгонхарт, павший жертвой лекарственной несовместимости, окончательно рассвирепел из-за такой инфосводки. Никогда папарацци ещё не подвергались подобному отпору.
Отшвырнув Аманду, как куклу, куда-то в сторону, Ойгонхарт с утробным воем крутанулся на пятках. Смена ипостаси, до того постепенная, резко завершилась в одно мгновение.
А ведь дракон размером с четверть неба.
Поверхность зеркал вокруг нас вспыхнула ярко-оранжевым светом. Заревом — будто в них отразились полыхающие костры. По ту сторону раздались крики, визг, треск, тяжёлый звериный рык и грохот… Всё это множилось бесконечно, заставив нас и наших охранников инстинктивно втянуть головы в плечи.
Мне было страшно представить, что происходит там, если даже здесь оно отражается истинным адом.
А еще пару мгновений спустя зеркала стали лопаться. Одно за другим. Все тридцать штук — в нашем зале.
И сотни и тысячи — в мире Гало…
Зеркальная сеть упала, не выдержав маг-перегрузки.
— Дьявол!.. — неверяще выдохнул мой стражник, нарушив тем самым свой вечный обет молчания.
И его можно было понять.
Потому что даже если забыть про медленно разгорающиеся снаружи костры апокалипсиса, то здесь, внутри, мы вшестером оказались в эпицентре хрустального взрыва. Осколки как пули полетели со всех сторон прямо в нас.
Я заорала даже сквозь кляп. А потом сморщилась, зажмурилась, согнулась пополам, пытаясь защитить лицо, и, кажется, даже взмолилась кому-то — неумело, но искренне.