Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь
Шрифт:
Мне совсем не нравилось думать о мучениях, которые, должно быть, испытывал мой отец. Я предпочитала закрывать на них глаза. Я представила, как выглядело бы его постепенное угасание. Ослепший, вероятно, онемевший, не способный даже пошевелить глазами. Как же велик был его ужас перед будущим, если ему захотелось покончить с такой жизнью. И никакой «ролевой смелости» не удалось бы преодолеть тот жуткий страх. Настолько сильный страх, что смерть казалась желанным избавлением. Мое сердце разрывалось на части при мысли о том, как он выносил этот ужас.
Я
– Иногда я думала, что ты убила его ради собственного освобождения, – с запинкой призналась я. – Ведь тебе приходилось очень много заботиться о нем. И ты жутко уставала.
Я не заметила, чтобы ее потрясли мои слова. Напротив, она понимающе кивнула.
– И ты по-прежнему так думаешь? – спросила она.
– Нет, – ответила я, покачав головой.
– Мы с Грэхемом много говорили об этом, – задумчиво произнесла она, откинувшись на спинку стула. – Мне хотелось быть абсолютно уверенной в том, что мое освобождение не является причиной его желания уйти. – Она повернула голову к окну, и впервые с момента нашей встречи в ее глазах блеснули слезы. – Я очень любила его, Молли, – сказала она, вновь взглянув на меня, – и мне не хотелось потерять его, вне зависимости от того, какие сложности подкидывала нам его болезнь. Но он убедил меня, что его желание никак не связано с моей свободой. – Она осторожно покрутила кружку с кофе.
Мои мысли перенеслись в то давнее лето.
– Тем летом я старалась сделать папу счастливым, – вспомнила я. – И мне казалось, что мои затеи срабатывали. Большую часть времени он выглядел очень довольным.
– Само твое существование, Молли, делало его счастливым. – Нора улыбнулась. – Ты стала лучшим событием в его жизни, и он обожал тебя. Однако, говоря начистоту, – добавила она, – замечаемое тобой довольство порождалось главным образом тем, что люди обещали помочь ему. Он радовался, поскольку наконец обрел надежду на избавление.
– О господи! – воскликнула я. – Правда?
– Чистая правда, – кивнув, подтвердила она.
Она встала, взяла кофейник и добавила кофе в мою кружку.
– Однако, – ее тон резко изменился, – я ничего не знаю о твоей жизни. Почти ничего, во всяком случае. Мне известно, что ты иногда контактировала с Дэни, но подозреваю, что ты просила ее ничего не говорить нам, и она свято оберегала секреты твоей личной жизни. А мне хочется знать все. – Она опять опустилась на стул. – Какого рода работу ты выбрала? Вышла ли замуж? Есть ли у тебя дети?
Я рассказала ей, что живу в Сан-Диего. Рассказала об Эйдене и о своей работе. И наконец, я рассказала ей о том, что она, по-моему, способна понять так, как никто другой из моих близких.
– Мне удалили матку, и я не могу иметь детей, – призналась
– О, солнышко. – На лице ее отразилось глубочайшее сочувствие.
– Поэтому мы находимся в процессе удочерения, и, честно говоря, я ужасно боюсь.
Она задумчиво присмотрелась ко мне, переваривая эти новости.
– Что тебя страшит? – помедлив, спросила она.
– Буквально все, – ответила я. – Ребенок должен родиться примерно через месяц. Эта девушка – ее зовут Сиенна, она вполне симпатичная, но она еще может раздумать отдавать нам своего ребенка. И с одной стороны, я боюсь этого. А еще я боюсь… мы договорились об открытом удочерении, поэтому Сиенна будет приобщена к жизни нашего ребенка… и я… – Я умолкла, не закончив фразу, и, взглянув на Нору, увидела, что она улыбается.
– Да, в этом у меня есть кое-какой опыт, – заметила она.
– Понятно. – Я тоже улыбнулась.
– Предполагаю, однако, что твой муж… Эйден, верно?
Я кивнула.
– Предполагаю, что Эйден не является отцом того ребенка, а Сиенна – не его бывшая любовница.
– Должно быть, тебе пришлось чертовски трудно, – поморщившись, сказала я.
– Да, нелегко, – признала она.
– Нет, Эйден не имеет отношения к этому ребенку. – Я подалась вперед и уже сама завладела ее рукой. – Как тебе это удалось, Нора? Как ты смогла все выдержать? Как тебе хватило смелости согласиться на такую совместную жизнь, тем более с женщиной, которую твой муж когда-то любил?
Она накрыла мою руку своей ладонью, хранившей тепло от ее кофейной кружки.
– Ох, Молли, – вздохнув, сказала она, и впервые я заметила морщинки на ее лице. Они прорезали лоб между бровями. – Тогда мне пришлось принять самое трудное решение в жизни.
– И что ты чувствовала? – спросила я.
Она откинулась на спинку стула, взглянув на меня так, словно впервые по-настоящему увидела с момента моего сегодняшнего прихода.
– Я любила тебя, – с улыбкой сказала она. – Просто обожала. Но не я тебя родила. И я очень ясно представляла свою роль в твоей жизни. Она заключалась в твоем воспитании, мне следовало приучить тебя к порядку. Амалию эти сферы мало волновали. Ей не приходилось заботиться о том, как одеть тебя или чем накормить три раза в день. Не приходилось заботиться о твоей безопасности, учить делать правильный выбор или помогать вырасти ответственным и дееспособным человеком.
– Она была очень… расслабленной, – сказала я, не уверенная в правильности выбранного определения.
– Признаться, я завидовала ей, – тихо заметила Нора. – И я знала, что твой отец любил меня и не изменял, но знала и то, что Амалия навсегда останется в его сердце. А когда ты подросла, стало очевидно, что она заняла особое место и в твоем сердце.
Ее голос срывался. Я вдруг почувствовала, как она страдает.
– Я даже подумала, – продолжила она, – когда ты выбросила меня из своей жизни, что ты по-прежнему общаешься с ней. Что она стала твоей единственной…