Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь
Шрифт:
– Эйден! Нет, безусловно, нет.
– Может, на подсознательном уровне?
Опустившись на один из стульев за кухонным столом, я попыталась во всех подробностях припомнить наш неловкий разговор с Сиенной. Ничего из сказанного мной не могло, по-моему, вдохновить ее на такой поступок.
– Нет, ни на осознанном, ни на подсознательном уровне, – обиженно отрезала я. – И право же, Эйден, мои слова не играли для нее никакой существенной роли. Если ей захотелось оставить ребенка себе, то она имеет на это полное право. И ее желание не зависит от каких-то
Он покачал головой, недоверчиво глядя на меня. Скрестив руки на груди, Эйден отвернулся к окну. Я заметила розовые отблески заката, отразившиеся в его очках.
– Молли, – тихо произнес он, поворачиваясь ко мне, – тебе надо честно сказать мне, что ты сама на самом деле хочешь?
– На что ты намекаешь?
– По-моему, с самого начала ты относилась к усыновлению с какими-то смешанными чувствами, – ответил он. – Я понимаю, тебе хотелось нашего собственного… нашего родного ребенка, но мы столкнулись с тем фактом, что для нас это маловероятно. Просто мне кажется, что на самом деле идея усыновления чем-то не устраивает тебя.
– Как ты можешь говорить такое? – изумленно воскликнула я, недоверчиво глянув на него. – Я же делала все, что положено. Мы вместе занимались портфолио, посещали собрания, прошли домашнее обследование и написали письмо биологической матери. Я искренне радовалась и волновалась, разговаривая с ней, – обиженно добавила я. – И с предельной осторожностью выбирала слова.
– И ты можешь честно сказать, что всем сердцем хочешь этого?
– Да.
– Мне просто говорили, что обычно женщины, желающие усыновить ребенка, настолько поглощены этим, что не могут думать ни о чем другом. А ты… порой у меня такое чувство, что ты пытаешься тянуть время.
Я изо всех сил сдерживала слезы. Я вдруг почувствовала, что Эйден несчастен со мной. Однако неужели он прав? Всем ли сердцем мне хочется этого ребенка?
– Нет, не думаю, что я тяну время, – возразила я. – Но я опасаюсь, – практически прошептала я, испытав облегчение от этого признания, – и ничего не могу с этим поделать. Да, какой-то невольный страх.
Эйден мгновенно смягчился. Он подошел ко мне, взял за руку и, подняв со стула, заключил в объятия.
– Чего же ты боишься? – мягко спросил он, касаясь губами моего уха, и я сразу подумала: «Он прекрасный человек. Он станет лучшим, все понимающим отцом».
Мне захотелось высказать это откровенно. Но одно признание могло спровоцировать другие, а я не могла позволить себе полной откровенности.
– Не знаю толком, – ответила я. – Возможно, того, что не смогу любить такого ребенка так, как могла бы любить нашего родного.
– Вот уж этому я не поверю, – усмехнувшись, возразил он. – Вспомни, как сильно ты любишь Кая и Оливера.
– Но они кровно связаны с тобой.
– Все будет в порядке, – ободряюще произнес он.
– И я побаиваюсь совершенно открытого усыновления, – призналась я. – Я понимаю, что тебе хочется более открытых взаимоотношений с биологическими родителями.
– Мы во всем разберемся, – сказал он. – Да,
– Ладно. – Я уткнулась лбом в его плечо. – Просто… я старалась произвести на Сиенну самое лучшее впечатление, – заявила я. – Так что, пожалуйста, не вздумай больше обвинять меня в каких-то тайных кознях.
– Прости. – Он вытянул руку, закрыл жалюзи на ближайшем окне, отрезав нас от окружающего мира, и поцеловал меня. – Прости, милая, – опять прошептал он.
Его руки проникли ко мне под рубашку, помассировали спину и расстегнули бюстгальтер. Мы закончили общение в нашей спальне, где занимались любовью, как обычно, с наслаждением, однако сердце мое разрывалось на части. Позже, устало отдыхая в его объятиях, я думала о том, что прошлое все-таки встало на моем пути. Оно ощущалось вполне материально, как некий удерживающий меня блокпост, препятствующий движению вперед.
И я не представляла, как убрать его с пути.
23
– Вы видите номера домов? – спросил Расселл, медленно проезжая на минивэне по Снэппинг Тертл-лейн.
Стейси жила в двадцать восьмом доме, но пока на этой унылого вида улочке нам удалось увидеть номер лишь на одном из домов. Домишки здесь теснились друг к другу, а припаркованные автомобили и грузовики еще больше сужали и без того узкую улицу. Наши поиски продолжались уже минут десять, и если нам не удастся в ближайшее время найти его, то мне придется ехать в папин кабинет и дожидаться там, пока он примет всех пациентов.
– Разве там не число двадцать восемь? – спросил папа, сидя в салоне в своей коляске. – Вон там. На столбе автомобильного навеса?
– Точно! – с облегчением воскликнула я, увидев этот номер. Восьмерка упала на бок, напоминая скорее знак бесконечности, чем цифру, но, должно быть, это именно то, что нужно. Расселл свернул на подъездную дорожку на редкость ободранного домика. Когда-то, вероятно, его стены покрывала синяя краска, но от нее практически ничего не осталось. Изломанный водосточный желоб под крышей висел над входной дверью под углом в сорок пять градусов, часть дощатого навеса провалилась, и его обломки лежали на земле. Окно верхнего этажа треснуло, по стеклу тянулась длинная трещина, и ветер хлопал покосившейся защитной дверью с проволочной сеткой.
– Кому-то выпали трудные времена, – произнес за моей спиной папа.
– Может, мы все-таки нашли не тот дом?
Я не могла представить, что Стейси с ее великолепными волосами и идеальным макияжем живет в такой развалюхе. Но не успела я еще до конца высказать свои сомнения, как в дверях появилась сама Стейси. Придержав сетчатую дверь, она шагнула на крылечко, призывно взмахивая рукой.
– Полагаю, что дом все-таки тот самый, – признала я, взяв свой рюкзачок с пола и открыв дверцу минивэна.