Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь
Шрифт:
– В детстве я читала эту книжку, – всхлипнув, сообщила она. – Но, честно говоря, думаю, что начала понимать ее только сейчас.
Я вспомнила эту историю. Она рассказывает о матери, которая, обнимая по вечерам своего ребенка, обещает любить его всю жизнь. Она обнимает младенца, и начинающего ходить шалуна, и бунтующего подростка, и мужчину на пороге зрелости. И тогда они меняются ролями, и уже взрослый сын обнимает свою хрупкую мать, обещая любить ее вечно.
Сиенна взглянула на меня, ее большие взволнованные глаза поблескивали за линзами очков в рыжей оправе.
–
Когда наконец я отпустила ее, мы обе застенчиво улыбнулись, и именно в тот момент я поняла, что при всех моих страхах и опасениях мне хочется, чтобы Сиенна прочно вошла в жизнь моего ребенка. Мы все станем от этого только богаче.
43
На следующее утро после скандального вечера в доме Стейси я встала в шесть утра, пока все в доме еще мирно спали. Даже не почистив зубы, я поднялась по склону Адского провала и направилась в лесной домик, крепко сжимая в кармане шорт фотографию Криса. Теперь я боялась хранить его фотографию дома, опасалась того, что мама может найти и выбросить ее. Полночи я любовалась на его лицо, вспоминая, как он ласкал меня, как довел до потрясающего ощущения и как прошептал, выходя из дома: «Я люблю тебя». Я вспоминала о нем целую вечность перед тем, как уснуть.
В сторожке я забралась на кровать и вытащила из стены поддельную плитку. Хранившиеся в тайнике сокровища вдруг показались мне глупыми. Какие-то ракушки и акулий зуб. Стеклянная птичка и высохший букетик. Отсыревшая пачка сигарет. В общем, дурацкие пустяки. Спрятав в тайник фотографию Криса, я вставила на место поддельный камень и слезла с кровати, едва взглянув на афиши темноволосых парней, которые уже не так много значили для меня.
Вернувшись домой, я почистила зубы, умылась и направилась к лестнице. Меня ужасала перспектива увидеться за завтраком с любым из родителей. Я уже начала спускаться, но застыла на одной из верхних ступенек, услышав доносившийся из гостиной мамин голос. Опустившись на ступеньку, я прислушалась, пытаясь оценить степень ее недовольства. Я надеялась, что хороший сон смягчил ее вчерашний гнев. Но почему-то ее голос звучал совсем иначе.
– Так ты собираешься еще и вознаградить их за такое ужасное поведение? – возмущенно произнесла она.
– Но у меня уже куплены билеты, – ответил папа.
Концерт. Я едва не забыла о нем.
– Чему же послужит такого рода урок? – возразила мама. – Она не слушается нас, а ты повезешь ее на концерт? Кроме того, я запретила ей отныне видеться со Стейси. Эта девочка живет совершенно безнадзорно.
– Но Стейси же не виновата в том, что за ней никто не присматривает, – в своей обычной спокойной манере ответил папа.
– Ты говоришь прямо как Молли! – воскликнула мама. – Стейси оказывает на Молли ужасное влияние.
– Дорогая, Молли
– Хорошая подруга действительно нужна, – заметила мать, – но Стейси Бейтман ни в коей мере таковой не является. – Ее голос звучал устало, и я поняла, что она сдается. Этот раунд папа, видимо, выиграл.
– Да, Стейси нуждается в родительских советах, – примирительно произнес он. – Может, нам удастся направить ее в правильную сторону.
– Не кажется ли тебе, что у нас сейчас и без того забот по горло? – спросила мама. – Мы не сможем исправить недостатки воспитания этой девочки. Она всю жизнь провела с дерьмовыми родителями. И вообще, мне пора на работу, – добавила она. – Я уже опаздываю.
– Давай отложим этот разговор, – предложил папа. – И до твоего ухода лучше просто споем арию.
– Ох, Грэхем. – До моей ступеньки на лестнице донесся мамин вздох. – Порой мне не верится, что ты психиатр. Ты бываешь таким наивным. Мне не хочется петь никаких идиотских арий. Не думаю, что нам удастся решить хоть какие-то проблемы. И мне по-прежнему кажется, что идея поездки на этот концерт чертовски ошибочна.
Оба они немного помолчали, и я ждала, затаив дыхание.
– Нора… – наконец нарушил молчание папа. – Молли, видимо, навсегда запомнится это лето как самое ужасное в ее жизни. Пусть же в нем будет хоть что-то хорошее.
Продолжая сидеть на лестнице, я ждала, когда мамина машина выедет с подъездной дорожки, размышляя, сумели ли они догадаться о том, что в действительности произошло вчера вечером. Возможно, они не догадывались, насколько далеко зашли мои отношения с Крисом, хотя мама, обнаружив его в спальне, могла догадаться. При воспоминании об этом у меня вспыхнули щеки. Я буду делать вид, как будто совсем ничего особенного не происходило. Просто-напросто она восприняла все слишком драматично.
Мне хотелось бы сегодня встретиться с Амалией. Она ничего не знает о вчерашнем, и мы могли бы просто поставить музыку и потанцевать, и тогда я, возможно, почувствовала бы себя свободной и счастливой. Но на этой неделе занятия с Амалией назначены на завтра. И сегодня мне предстоял долгий никчемный день, и я не могла придумать ни малейшего предлога, чтобы избежать встречи с папой. Слава богу, по крайней мере, что мама уехала на работу.
Услышав, как мамина машина свернула на грунтовую дорогу, я помедлила еще пару минут и спустилась по лестнице в кухню, где Расселл сидел за столом и кормил папу черничным пирогом.
– Доброе утро, Молли, – сказал Расселл.
– Привет, детка, – добавил папа, проглотив кусок пирога.
– Привет, – ответила я.
Мне хотелось вообще пропустить завтрак и сразу отправиться кататься на велосипеде, чтобы избежать разговоров, но я проголодалась. На столе около плиты стояла тарелка с омлетом и мамалыгой.
– Это твой завтрак? – спросила я папу.
– Был, – ответил он. – Но я решил лучше позавтракать пирогом, поэтому можешь распоряжаться им, если хочешь.
Я поставила эту тарелку для разогрева в микроволновку.