Умершее воспоминание
Шрифт:
Гнев сразу же отступил, и я подумал, что нужно пойти к Эвелин и извиниться. Я снова сказал то, чего вовсе не хотел, снова обидел Эвелин, и… Она снова плакала. Но ей нужно было время, чтобы успокоиться. И мне оно нужно было тоже.
С этими мыслями я лежал на диване и смотрел в потолок. Они то разбегались в разные стороны, то собирались в одно целое, и я невероятно мучился от этих мыслей.
Верное средство избавиться от этих мыслей – сон. Мне трудно было уснуть самому, поэтому я принял успокоительное и забылся крепким сном, на время освободившим
Проснувшись, я услышал сплошную и пугающую тишину. Я долго вслушивался, пытаясь уловить хоть какой-то звук, оповещающий о присутствии кого-либо в доме, но не услышал ничего. Это меня насторожило, в душу закралось нехорошее предчувствие, и я, соскочив с дивана, со всех ног побежал по лестнице.
Распахнув дверь в свою спальню, я увидел идеально застеленную кровать, пустые полки и шкафы. Ни тетрадей, ни одежды – здесь не было ничего, что говорило бы о проживании в этой комнате человека.
Гнев вновь переполнил всё моё существо, и я в бешенстве закричал, ударив кулаками по двери. Эвелин уехала. Она вернулась домой – туда, где её ждала терроризирующая её сестра Уитни. В этот раз я действительно сильно обидел Эвелин и просто не знал, что мне сделать ради своего прощения.
Вдруг на письменном столе я заметил листок, сложенный пополам. Подойдя ближе, я взял листок и развернул его. На нём было стихотворение, после прочтения которого моя душа заболела с новой силой и чувство необъяснимого стыда только усилилось.
А сердце, его не утешишь,
Не вылечишь, если болит,
И огонь ты его не удержишь,
Ни за что не удержишь: сгорит.
Я не верила горьким словам,
Я верила только в одно:
Есть лекарство, для сердца бальзам.
И… Нашла я внезапно его.
А лекарство – твой голос спокойный,
Твои руки, улыбка и смех,
Твой взгляд – твой взгляд бесподобный,
Твоя выдержка, вера в успех.
И сердце моё успокоилось,
И в нём боль перестала гудеть.
Я отныне не беспокоилась:
Ты не дал бы сердцу сгореть.
Наш корабль плыл без оглядки,
Со смелостью глядя вперёд.
Но что ж посреди воды гладкой? –
Нам навстречу айсберг плывёт…
У нас шлюпок не было рядом –
Снова сердце болит от потерь.
Раньше путь впереди наш был гладок…
Это раньше. А что же теперь?
========== Глава 12. “Ревностная пара пощёчин” ==========
Слишком много в ней благородства, чтобы она могла поверить в отсутствие благородства у тех, кого любит.
Маргарет Митчелл, “Унесённые ветром”
– Может, хочешь добавки?
Я взял в рот последний кусочек куриного наггетса и тепло улыбнулся Дианне.
– Нет, спасибо. Не хочу сильно наедаться на ночь.
Дианна молча опустила глаза, и я, спохватившись, тут же спросил:
– Надеюсь, я не обидел тебя этим? Всё было очень вкусно, правда, но я действительно наелся.
Она рассмеялась
– Перестань думать, что каждое твоё слово может меня обидеть.
– Я так не думаю… – Поймав на себе её насмешливый взгляд, я тоже улыбнулся и опустил голову. – Ладно, я так думаю. Просто мне действительно не хочется портить то, что происходит между нами.
Я взял в руку бокал красного вина и сделал глоток. Каждый раз, ужиная вместе, мы с ней пили этот алкогольный напиток. Дианна была без ума от красного вина, а я – от неё.
Честно говоря, я чувствовал себя последним козлом на планете из-за того, что продолжал встречаться с Дианной после первой крупной ссоры с Эвелин. Я даже толком не сумел поговорить с Эвелин, потому что та не хочет видеть меня. Об этом я узнал от Уитни, когда вечером в день нашей ссоры приехал к дому Блэков. Мне хотелось поговорить с Эвелин и попросить прощения за свои слова, потому что чувство вины уничтожало меня изнутри. Уитни открыла мне дверь с таким выражением лица, будто только что сделала большую ставку в казино и была на сто десять процентов уверена в своём выигрыше. Я ни разу не видел на её лице такого самодовольного выражения.
На мой вопрос о состоянии Эвелин она с явным удовольствием швырнула мне какую-то тетрадь. С недоумением нахмурившись, я спросил у Уитни, что это.
– Это то, что думает о тебе Эвелин, – был мне ответ. – Это её дневник.
Я отдал тетрадь обратно Уитни.
– Я не стану читать то, что она не сумела доверить никому другому, кроме бумаги, – решительно сказал я. – И не похоже на то, чтобы Эвелин добровольно отдала тебе свой дневник.
– Не хочешь прочитать сам, – начала Уитни с той же улыбкой на губах и раскрыла тетрадь, – тогда послушай, как я прочитаю тебе.
– Нет! Я не собираюсь слушать это!
– Во что люди могут ставить свои собственные слова, обещания? – принялась читать Уитни, словно не обращая внимания на мои слова. – Правда ли, что в этом мире ни до кого никому нет никакого дела? Если так, то почему люди обманываются ложными надеждами, почему твердят друг другу, что важнее их никого нет? Правда ли, что я столкнулась с этим в своей жизни? О боже, если ты есть, дай мне силы, чтобы пережить это, я не хочу верить, что человек, которому я доверяла больше себя, позволил моему доверию исчезнуть. И если вместе с океаном всё-таки умирают все воспоминания, то, пожалуйста, пусть мой океан умрёт.
– Заткнись! – не выдержал я и вырвал из рук Уитни тетрадь. Я не мог слушать это. – О боже, Эвелин… Я не верю, что она могла написать такое!
– Во всяком случае, это написала не я.
Я раскрыл тетрадь и торопливо пробежал глазами по строчкам. Руки дрожали то ли от волнения, то ли от злости, что я испытывал к самому себе. Читая её дневник, я буквально увидел, как Эвелин писала эти строчки, увидел её слёзы, которые всегда причиняли мне боль, и вспомнил те слова, что мы сказали друг другу во время последней встречи.