Умершее воспоминание

совесть Логана.

Её слова прервались новыми рыданиями, и я, присев рядом с ней, крепко обнял её. Я не знал, о чём дальше будет говорить Дианна, но мне сильнее всего на свете хотелось поддержать её.

– Почему мир так несправедлив, Логан? – спрашивал её голос где-то у меня внутри. – О боже, почему… Мы были так счастливы, мы были невероятно счастливы вместе. В моём сердце всё ещё жива любовь. Любовь жива – он не жив…

Дианна обняла меня так крепко, как только могла, и зарыдала ещё сильнее. Я закрыл глаза, всем сердцем сочувствуя её горю. Я не знал, что можно было сказать, поэтому

молчал и заботливо гладил Дианну по спине.

– Что случилось, дорогая? – спросил я через несколько минут, когда она успокоилась и могла говорить.

– Он болел. Он сильно болел, но лечился. В нём было столько жизни и столько желания жить… Такого желания нет даже у самых здоровых людей. Почему господь не забирает себе наркоманов и алкоголиков, которые потеряли смысл жизни? Выжившие самоубийцы, почему они живут? Почему господь забирает тех, кто из последних сил тянется к жизни? О Логан…

Дианна крепко обняла меня за шею и беспомощно заплакала.

– Раньше я была так уверена в себе, в нём, в нашей любви. Он дарил мне силы, заставлял меня чувствовать себя особенной, нужной. Он был таким… таким мягким, бескорыстным, понимающим… И ты так похож на него, Логан!

Я удивлённо взглянул на неё. Дианна вытерла слёзы и, взяв моё лицо, заглянула мне в глаза.

– Ваши взгляды… Они невероятно схожи. Ещё то, как ты заставляешь меня себя чувствовать… О Логан, ты первый, кого я сумела полюбить после его смерти… И ты спасаешь меня. Черты твоего лица… они возвращают меня к жизни.

– Ты любишь меня? – спросил я, почувствовав, как по спине пробежал холодок. – Или любишь во мне образ твоего возлюбленного?

– Не путай два разных понятия, Логан. Я люблю тебя и ничего не желаю так сильно, кроме как любить тебя до конца своих дней.

Дианна встала и раскрыла шкаф с одеждой. Я подошёл к ней сзади.

– Я храню всё, что связывает меня с ним. – Она сняла с вешалки мужскую рубашку и, прижав её к себе, понюхала воротник. – О, его парфюм… Самое сильное и самое больное воспоминание. Мне кажется, что у вас даже один размер одежды.

Я с неким испугом покосился на одежду, висящую на вешалках, и робко спросил:

– Давно его не стало?

– Полтора года прошло. Мои раны были настолько свежи, что каждое утро я просыпалась только с окрепшей болью от потери любимого. Это ужасно просыпаться и вспоминать, что его больше нет. Порой кажется, что всё это – сон. Вот я проснусь и увижу его, такого светлого, улыбающегося, верящего в меня… Но я просыпалась одна. И мирилась с этой потерей. Ничего не помогало, я до сих пор не знаю, как выжила без него…

Я смотрел на Дианну, с сожалением приподняв брови. В этот вечер она открылась мне с новой стороны. Теперь я понимал, почему она была такой не уверенной в себе, почему так ревновала меня… Она увидела во мне своего покойного возлюбленного, и теперь боялась потерять меня. Она не переживёт вторую потерю… Это будет слишком больной удар.

– Но теперь со мной ты, – продолжала Дианна, в упор глядя в шкаф с одеждой. – И я снова чувствую себя живой, чувствую, как любовь в моём сердце вновь оживает. Нет ничего дороже этого

чувства. И сейчас у меня нет никого дороже тебя.

Она закрыла дверцы шкафа и, прижавшись к ним спиной, взглянула на меня.

– Мне так жаль, – тихо сказал я. – Мне доводилось терять любимого человека, но нас разлучили обстоятельства, а не… смерть. Я не могу представить, каково тебе. Мне очень жаль.

– Спасибо. Надеюсь, я не сильно напугала тебя этим, я чувствовала, что должна была рассказать тебе. Хочу, чтобы ты знал, насколько глубоки мои чувства к тебе. После перерождения я чувствую в себе ещё больше сил, и я готова отдать все эти силы тебе.

– Я рад, что мы поговорили об этом, – признался я, чувствуя, что непонятный страх, леденящий душу, отступает. – Дианна, я хочу, чтобы ты поняла, что жизнь потерей любимого человека не заканчивается. Я тоже чувствовал себя потерянным после болезненного расставания, но жизнь идёт дальше, ей всё равно на людские потери. Время не бесконечно для людей, и…

– И минуты, которые мы дарим любимым людям, становятся бесконечными для нас. Время здесь бессильно.

Я улыбнулся, услышав это от Дианны, но подумал, что Эвелин тоже могла бы сказать так. Нет, это подло думать о ней, когда я нахожусь рядом с Дианной, тем более в такой важный момент наших отношений.

– Ты останешься у меня на ночь? – спросила она, почти в плотную приблизившись ко мне.

– Да. Сегодня я не хочу оставлять тебя одну.

– Тогда я пойду в душ. Через пятнадцать минут вернусь, хорошо?

– Хорошо. Но учти, что мне надо вставать рано утром.

– Учту.

Я не спал почти всю ночь: я начал плохо спать без принятия успокоительного, и это подрывало моё здоровье. Странные и страшные мысли одолевали меня со всех сторон. Я лежал рядом со спящей Дианной, но чувствовал себя дико несчастным, и это несчастье угнетало и злило меня. Сердце, терзавшееся когтями сомнения, отчаянно колотилось, умоляя меня о скорой смерти и кляня бесконечность человеческой жизни. В ту ночь одна навязчивая мысль, доселе скрывавшаяся в самых глубинах моей души, вновь наполнила всё моё существо непонятным страхом и желанием. «Только одно может спасти меня – пуля. Только одно я могу сделать для своего спасения – спустить курок». Но ровное дыхание Дианны мало-помалу возвращало меня к жизни, и я забылся беспокойным сном лишь утром, перед самым будильником.

Пока я одевался, Дианна лежала на подушке с закрытыми глазами, но не спала.

– Я так хочу, чтобы ты остался, – сонно протянула она, кутаясь в одеяло. – Ещё хотя бы на десять минут.

Я застегнул ремень на брюках и, наклонившись, поцеловал Дианну в щёку.

– Я хочу остаться с тобой больше всего на свете, – тихо сказал я. – Но мне пора. Вечером я позвоню тебе.

– О, как я рад видеть ваши лица, друзья мои, – с весёлой улыбкой сказал Мик, когда мы впятером встретились в студии. Наши выходные подошли к концу, и теперь мы возвращались к работе над нашей музыкой. – Мы не виделись всего ничего, но я чувствую, что прошло уже очень много времени. Как настрой?