Умершее воспоминание

совесть Логана.

– Я не сомневаюсь в тебе, – тихо сказала она, когда я остыл. – Не злись, Логан, просто я всё ещё не могу понять, что такое ревность. Не знаю, доказывает она мою любовь к тебе или же подчёркивает мою неуверенность в себе…

Её дыхание задрожало, и Дианна отвернулась. Я не один раз замечал, какой застенчивой она была порой, замечал и её неуверенность в себе, замечал, как менялся её взгляд, когда мы говорили с ней об этом. Но я не знал, в чём было дело, и не спрашивал об этом. Я лишь пытался сказать ей, что она особенная для меня, пытался придать

ей веру в себя.

– Дианна, – произнёс я и попытался заглянуть ей в глаза, но она упорно отворачивалась. – Пусть лучше твоя ревность доказывает твою любовь, я даже не буду злиться из-за этой ревности. Но не ревнуй из неуверенности в себе, прошу! Не думай, что я могу уйти к другой потому, что есть кто-то лучше тебя.

Прелестная Дианна медленно подняла на меня свой взгляд.

– Но мне правда больно думать о том, что каждый день ты общаешься с большим количеством красивых девушек, что у каждой из них есть шанс завоевать твоё сердце без особого усердия и…

– Хватит, – прервал её я. – Во-первых, я не общаюсь с большим количеством красивых девушек каждый день, это слишком даже для Джеймса. А во-вторых, никто не может завоевать моё сердце, потому что оно уже принадлежит одной очаровательной девушке.

Дианна улыбнулась, услышав это, и обняла меня.

– Нет, я понимаю теперь, что моя ревность означает лишь мою неуверенность в себе, – проговорила она, не прерывая наших объятий. – Ты никогда не ревновал меня, но это ведь не значит, что ты меня не любишь. Прости, Логан, наверное, я жутко надоела тебе со своими подозрениями.

– Тогда я, наверное, жутко надоел тебе своими криками.

Она улыбнулась и замолчала. Мы медленно отошли от разговора о ревности, и я не видел смысла возвращаться к нему. Это заставило бы меня вновь вспомнить об Эвелин, а я не хотел и не считал нужным рассказывать о ней Дианне. Я не считал, что должен оправдывать перед Дианной свои мысли об Эвелин, ведь теперь, когда я не был свободен в отношениях, мне нужна была свобода в мыслях.

– Перед тем, как мы сели ужинать, ты хотела сказать о чём-то, – вернулся я к разговору о её робости. Я всё ещё не знал, в чём была причина её такой сильной неуверенности в себе, и хотел узнать это. – О чём?

Прелестная Дианна опустила глаза и закусила нижнюю губу. Я знал это её выражение лица: она вспоминала о том, о чём ей было неприятно вспоминать. Один и тот же разговор она начинала уже в третий раз, и уже в третий раз этот разговор обрывался в самом начале.

– Есть такие вещи, о которых совсем не хочется думать, – сказал я, не услышав от Дианны ответа. – Но эти вещи важны. Мы отказываемся думать о них, потому что подразумеваем, что они исчезнут из нашей головы, если оставить их без внимания. Но от этих вещей никуда не деться, Дианна… Если хочешь о чём-то поговорить со мной, сделай это сейчас.

Она подняла на меня испуганный взгляд, точно только что осознала, что эти вещи действительно никуда не исчезают, когда она старается не думать и не говорить о них.

–

Я чувствую, что хочу говорить об этом, – наконец начала Дианна и нервно переплела свои пальцы, как она делала это обычно, – но также чувствую, что не вынесу этого разговора…

– Тогда попробуй сказать об этом по-другому.

Она молча встала и взяла в руки скрипку. Я наблюдал за ней, затаив дыхание: я очень-очень любил смотреть и слушать, как прелестная Дианна играет на скрипке. Клянусь, я готов был смотреть на неё часами.

Она положила скрипку на плечо и, взяв в правую руку смычок, заиграла незнакомую мне, но очень приятную на слух мелодию. Каждый раз, когда Дианна играла на скрипке, её брови самопроизвольно ползли вверх, она закрывала глаза и полностью отдавалась игре, словно та приносила ей неимоверное удовольствие. Это действительно было так. Прелестная Дианна играла, полностью забываясь и растворяясь в этой музыке, она отдавала себя игре без остатка, и именно это так цепляло меня.

Нежная мелодия, казалось, звучала из глубины души Дианны. В этот раз девушка играла как-то по-особенному, верно эта мелодия была дорога её сердцу. Я смотрел на неё, любовался ею и старался понять, почему эта мелодия причиняла ей такую боль.

Я заметил, как музыка резко сменила свою тональность. Дианна сбилась и тщетно постаралась вернуть мелодии прежний ритм. Её руки не слушались, дыхание совсем сбилось. Дианна выронила из рук смычок и вдруг разрыдалась. Я встал, удивлённо нахмурившись, и взял девушку за руку.

– Дианна…

Теперь я пожалел, что заставил её думать о том, о чём думать и говорить она упорно не желала. Я понятия не имел, что это было, но, кажется, Дианна не была готова к этому разговору… Она ни на мгновенье не прерывала рыданий, закрывая лицо обеими руками.

– Тише, тише, – принялся успокаивать её я и поневоле вспомнил, как часто я утешал Эвелин, когда она точно так же плакала на моих глазах. Но я вдруг понял, что слёзы Эвелин причиняют мне больше боли, чем слёзы Дианны, я понял это, но ничем не смог бы это объяснить. О, прочь, глупые воспоминания! – Не нужно, Дианна, не плачь… Не думай об этом, если тебе всё ещё непросто…

– Нет, – произнесла она и взяла меня за плечи. – Логан, если я не расскажу об этом, то я умру от горечи, переполняющей меня.

Она подняла с пола скрипку, смычок, села на кровать и замолчала, уставившись на свой инструмент. Я молча смотрел на неё, давая ей время собраться с мыслями. По щекам Дианны всё ещё катились слёзы.

– Эту музыку я написала сама, – еле слышно начала она через несколько минут. Её руки дрожали, и Дианна постоянно с невероятной нервозностью переплетала свои пальцы. – Я посвятила её одному человеку и назвала её «В сердце жива любовь». Я действительно очень сильно любила этого человека, я так его любила, что себя не помнила от этой любви… И ты представить себе не можешь, как я была счастлива рядом с ним. Он всегда был со мной, говорил, что никогда меня не покинет, но…