Умершее воспоминание
Шрифт:
– Но я всё равно поеду, – серьёзным тоном сказал я, когда слёзы на щеках Дианны высохли.
– Ладно, Логан. Я не вправе тебя останавливать. Поезжай. Я верю, что ты останешься верен мне.
Я не принял её слова во внимание. Да, может быть, сейчас Дианна преисполнена этой уверенности, но завтра, только вспомнив об Эвелин, она снова начнёт строить неверные догадки и подозревать меня в неверности. Она неисправима: Дианна ревновала меня раньше, ревнует сейчас и будет ревновать потом. Даже когда меня не будет на этом свете, я уверен, она найдёт повод усомниться в моей верности.
–
Эвелин улыбнулась и впустила меня в дом. Я повернулся к ней, готовясь обнять, ведь мы до этого обнимались с ней при встрече, но Эвелин, будто позабыв об этом, указала рукой на лестницу.
– Я рада, что ты сумел приехать, – тихо призналась она, когда мы оказались в её спальне. – Честно говоря, не думала, что ты приедешь сегодня. Но очень ждала.
– Где Уитни?
– Спит у себя в комнате. Она всю ночь проговорила по телефону с Дейвом.
– Вот для неё будет сюрприз, когда она проснётся и узнает, что я здесь, – с грустной усмешкой сказал я.
– Никакого сюрприза не будет. Уитни знала о том, что ты обещал заглянуть к нам.
– Знала? И как она к этому отнеслась?
– Вполне спокойно, – ответила Эвелин. – В последнее время она больше занята мыслями о Дейве, ты её мало интересуешь.
Нет, дело не в Дейве, просто Уитни почувствовала, что уже одержала победу надо мной. Она думала, что наши отношения с Эвелин невозможно возродить из пепла, а потому считала, что мой визит в дом Блэков ничего не изменит.
– Давай я сделаю нам чай, – предложила Эвелин, отвлекаясь от мыслей о сестре. – Нам… надо поговорить.
Я молча согласился, и она ушла из спальни. Какое-то время я осматривал стены помещения, после чего перевёл взгляд на письменный стол, и моя рука сама потянулась к тетради со стихотворениями. Эвелин была немногословна сегодня, но я точно знал, что все свои мысли и чувства она уже выразила в стихах.
Мне не хотелось читать их втихомолку, но мне необходимо было узнать, что она чувствовала. Я сел в кресло, раскрыл тетрадь, и моё внимание привлекло свежее стихотворение с названием «Забыть». Моё сердце подпрыгнуло в груди, когда я понял, что это как раз то, что мне нужно.
Мне их убить не стоит ничего.
Но почему ты усложняешь это?
Моё доверие… К чему лишил его?
Зачем ответил на их смерть запретом?
Твои слова имеют вес для многих,
Но чем он больше, тем больнее бьёт.
Он не оставит, может, ран больных, глубоких
И в сердце места для обиды не найдёт,
Но для меня он оказался роковым:
Погиб тот сад, что раньше цвёл в душе.
Доверию к тебе не стать иным.
Ты всё, что мог, давно решил уже.
И я не знаю, сколько правды здесь
И стоит ли другую щёку повернуть,
Но знаю твой поступок весь:
Он совершён. А время не вернуть.
Теперь она, не я, твоим словам внимает,
Им слепо следует, не ведая того.
Ты всё услышал? Нет? Я повторяю:
Мне их убить не стоит ничего.
Задумчиво глядя в окно, я закрыл тетрадь и отложил её в сторону. Прежняя
Но слово «она» никак не шло у меня из головы. Стало быть, «она» – это Дианна. Конечно, это Дианна. Эвелин не выразила прямой злобы к ней, не выразила яркой ревности, но я знал: она безумно злилась и безумно ревновала. И её эта немногословность раздражала меня. Почему бы ей прямо не высказать мне всё в лицо, как это делает Дианна? Почему Эвелин говорит обо всём завуалировано, почему ходит вокруг да около? Неужели так сложно напрямую признаться в своих чувствах?!
Нет, мне нужно быть уверенным до конца. Я подлетел к письменному столу и судорожно принялся искать другую тетрадь – ту, которую показывала мне Уитни несколько дней назад. Мне нужен был дневник Эвелин, нужен был для того, чтобы ясно убедиться в том, что она ненавидит меня и презирает Дианну за то, что она со мной.
Наконец в моих руках оказалась тетрадь с тёмно-синей обложкой, и я торжествующе улыбнулся. Быстро пролистав страницы, я остановился на последней записи и торопливо пробежал глазами по строчкам.
«19 февраля. Я была страшно напугана звонком Джеймса, но ещё больше тем, что мне придётся там увидеть. Я боялась не зря. Когда я ехала к нему, я не думала о нежеланных встречах, я думала лишь о нём и о том, как ему плохо сейчас.
Да… Я встретила её. Джеймс представил нас друг другу. (Он старался быть осторожным и представлял нас друг другу так, чтобы не было больно ни мне, ни ей. О, как же я благодарна ему за то, что он сделал… Из всех друзей Логана Джеймс нравится мне больше остальных.) Её имя Дианна. Она очень красива и очень добра, что делает моё счастье за Логана безмерным. Она говорила со мной очень мило и, я заметила, всегда держала спину прямо. Кажется, она преисполнена уверенности в себе… Но неужели можно оставаться таким бессердечным, когда…»
Услышав шаги на лестнице, я захлопнул тетрадь и, бросив её на стол, молнией переместился на кровать. Дочитать я не успел, да и не желал: слишком неприятно было знать чужие мысли.
В спальне возникла Эвелин с разносом в руках и с очаровательной улыбкой на лице. Я улыбнулся ей в ответ со всей искренностью, стараясь забыть то, что прочитал в её тетрадях.
– Тебе уже на самом деле лучше? – поинтересовалась Эвелин, когда мы принялись за чай.
– Да. Я лежал в постели все эти три дня, и теперь моё состояние заметно улучшилось.
– Спина больше не болит?
– К счастью, нет. Дианна каждый вечер втирала в мою поясницу мазь, что прописал доктор…
Я оборвал себя на полуслове, поняв, что говорю о Дианне с Эвелин. О, я так этого не хотел! Замерев, я виновато посмотрел на Эвелин. Она слабо засмеялась.
– Вижу, тебе не очень приятно говорить о ней, – сказала девушка. – Она знает, что ты у меня?
– Да. Я не собираюсь врать ей.
– Ложь ведь бессмысленна, правда? А ложь любимым людям особенно.
Я заметил, какое ударение она сделала на слово «любимым», и напрягся.