Умершее воспоминание

совесть Логана.

– Вы не стоите за равноправие полов, мистер Блэк, так? – снова вклинился в разговор Дейв. – Я лично тоже не поддерживаю это движение. Бред какой-то! Я что, должен так же, как и женщины, красить ногти, к примеру? А они, как и я, должны… забивать гвоздь в стену, что ли?

– Ты путаешься в понятиях, – сказал я Дейву. – Суть равноправия не в том, что ты должен красить ногти, а в том, что ты можешь их накрасить и никто тебя за это не осудит.

– И да, Дейв, не стоит путать обязанности с… привилегиями, – добавила Уитни.

– Хочешь сказать, – обратился он к своей невесте, – что забивать гвоздь в стену –

это прямая мужская обязанность?

– Ну, конечно! Гвозди были придуманы явно не для женских нежных пальчиков.

Дейв засмеялся и, обняв Уитни, сказал:

– И кто-то ещё говорил про равноправие?

– Ну, начнём с того, что я тоже не выступала за равноправие, – поправила жениха Уитни и обвела глазами стол. – Тем более, я не сказала того, что только у мужчин есть обязанности.

– А свои женские обязанности женщины отринули, – произнёс я, слегка улыбаясь, – и тогда появился феминизм.

– Сейчас уже нет никакого феминизма, – раздражённо сказал мистер Блэк и сделал несколько глотков из своей чашки. – Эти феминистки забыли истинное назначение своего движения, они просто бесцеремонно унижают и ущемляют в правах мужской пол, только и всего!

– Это вы верно подметили, – согласился Дейв. – Если феминизм и существует, то только в их словах, потому что они не видят черту, за которую нельзя заступить.

– Но не забывайте, что до этого женщины были ущемлены в своих правах, – снова вставила слово миссис Блэк. – Вспомните, ведь у нас не было права на образование, не было права голосовать. Где было равноправие тогда? О нём никто и не думал. А сейчас многие из нас подхватывают идею феминизма, но из-за… недалёкости, скажем так, сильно увлекаются. И тогда, соглашусь, это переходит все границы.

– Разница между полами и их правами должна быть, – высказал своё мнение я. – Должна, таков закон природы! Люди опираются на историю, чтобы исправить ошибки прошлого, но пора понять, что против природы не попрёшь. Даже человеку это не под силу.

– Мир сойдёт с ума, если все мы станем равны, – продолжил развивать мою мысль мистер Блэк. – Разделение между людьми было всегда, оно и будет. Всегда были богатые и бедные, больные и здоровые, мужчины и женщины. Для равноправия была придумана демократия, но скажите, разве в демократических странах люди стали равны? Нет. А значит, о равноправии полов… Эвелин, дорогая, ты почему такая бледная?

Все взгляды сидевших за столом немедленно обратились к ней. Эвелин подняла свои голубые глаза и безрадостно взглянула на отца.

– Тебе плохо? – спросил мистер Блэк, взяв со стола графин с водой. – Может, выпьешь немного воды?

– Не нужно, – сухо отказалась Эвелин.

– Ты хочешь домой?

– Какой именно ответ тебя устроит?

Мистер Блэк с недовольством поджал губы и повнимательнее вгляделся в глаза дочери, силясь найти в её взгляде ответы на мучившие его вопросы. Эта сухость, эта холодность тона Эвелин снова болезненно укололи моё сердце.

– Просто скажи, если что-то понадобится, – тихо сказал ей мистер Блэк и посмотрел на меня, очевидно, желая вернуться к разговору. Но он либо не вспомнил, на чём остановился, либо понял, что разговор сорвался, как рыба с крючка.

Когда после ужина я прощался с семьёй Блэков у ресторана, Эвелин крепко и трепетно обняла меня, после чего, взяв за руку, сказала:

–

Я рада, что ты был здесь сегодня.

Я почувствовал, что она вложила в мою ладонь свёрнутую бумажку, и вопросительно посмотрел на Эвелин. Но её лицо не выразило никаких других эмоций, девушка всё так же улыбалась, словно ничего не произошло и это не она только что подсунула мне непонятный листок бумаги. Но поняв всё по её взгляду, я с невозмутимым видом спрятал бумажку в кармане своего пиджака и, улыбнувшись Эвелин, ответил:

– А я рад, что сегодня не произошло ничего такого, что смогло бы омрачить мою радость сейчас.

Потом мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись в разные стороны. Я ехал домой, а на сердце было отнюдь не спокойно.

Утром этого же дня Дианна проснулась раньше меня и принесла мне завтрак, решив этим завтраком проложить дорогу к нашему примирению. Я поощрил её желание, и утром же мы помирились: неприятная ссора, случившаяся накануне, осталась в прошлом. На ужин с семьёй Эвелин я ехал в наилучшем расположении духа, потому что Дианна больше не говорила на эту тему и не злилась на меня из-за того, что я собрался ужинать с «чужой» девушкой. Но теперь, после ужина, я ехал домой с отвратительным чувством, томившемся в груди: я чувствовал, что сейчас Дианна снова устроит мне сцену ревности, скажет, что во мне нет ничего человеческого, раз я позволяю себе такие чудовищные вещи. И мне вдруг расхотелось ехать домой. Я уже начал думать, куда лучше податься: в отель, к Джеймсу, Карлосу или Кендаллу, – но такси уже остановилось возле моего дома, и я, безрадостно вздохнув, вышел из машины.

Дианна, вопреки моим ожиданиям, даже не заговорила о том, что я ужинал мало того, что не дома, так ещё и с другой девушкой. Она встретила меня со сдержанной улыбкой, а потом мы, почти не разговаривая друг с другом, легли спать. Но Дианна не могла обмануть меня своей молчаливостью: я видел её вопросительный взгляд и знал, что она очень хотела спросить обо всём. Отношения – это готовность и даже необходимость меняться ради другого. И Дианна менялась. Она менялась ради меня.

А утром я проснулся раньше неё, быстро собрался и уехал, так что мы не успели сказать друг другу ни слова.

Всю ночь я думал только об одном. Эти мысли не покидали мою голову и теперь, когда я ехал в студию. Угрюмо уставившись на сереющее небо, я вспоминал вчерашний вечер, то, какими глазами смотрела на меня Эвелин, когда мы прощались, и с каким трепетом я сжимал отданную ею бумажку во время разговора с Дианной. Всю ночь этот сложенный лист бумаги пролежал в кармане моего пиджака. Мне не хватало сил на то, чтобы достать его и прочесть, что там написано. Сил не было и теперь. Сидя в такси на заднем сидении, я держал в руках этот лист и смотрел на него, одним взглядом прожигая бумагу.

Что там может быть? Что она хотела сказать мне вчера, но так и не сказала? И стоит ли читать, что там написано? Может, просто выбросить эту бумажку в окно, а перед Эвелин притвориться, что ничего от неё не получал?..

Нет, конечно! Это глупо. Да и что она могла написать? Наверняка что-нибудь… Я не знал. Я просто понятия не имел, что там могло быть написано.

Наконец я отогнал от себя нагнетающие мысли и развернул листок. В висках сильно пульсировало, когда я вчитывался в старательно выведенные строки.