Умершее воспоминание

совесть Логана.

А уже там, в «уютном холостяцком гнёздышке», я рассказал друзьям все подробности вчерашнего вечера. Их всех, в особенности Джеймса, поразило поведение Эвелин.

– Что-то здесь не так, – покачал головой Маслоу, задумчиво сведя брови у переносицы. – Одно из двух: либо с её родителями связано что-то ужасное, о чём она не считает нужным тебе рассказывать, либо она не хочет, чтобы ты был знаком с её родителями.

– Из двух зол выберем меньшее, – подключился к обсуждению Карлос. – Первое. Если она не хочет знакомить Логана со своими родителями, это не говорит ни о чём хорошем…

– Да нет, – махнул рукой я, – Эвелин ничего от меня не скрывает.

У неё нет секретов.

– Ну, это ты так думаешь, – пожал плечами испанец. – Каждый что-то скрывает, Логан. Особенно девушки.

– Что же она может скрывать, по-твоему? – передёрнул плечами Кендалл, до этого отрешённо пялившийся на своё пирожное.

– Я понятия не имею! Никто не знает, что в головах у девушек.

– Зато я знаю то, – продолжал стоять на своём я, – что она ничего не скрывает. Моё мнение такое, что она… она просто стесняется своих родителей.

Парни с недоумением переглянулись.

– Они настолько плохи? – поинтересовался Джеймс.

– В том-то и дело, что нет! Они очень… своеобразные. Но не плохие. Они воспитанные, вежливые, манерные, в меру серьёзные и, как я мог заметить, даже заботливые. Я сам не понимаю, почему Эвелин так сердится на них. И, если честно, мне чудовищно это не нравится.

Затем я рассказал друзьям о моём прощании с Эвелин и даже показал им листок с написанным на нём стихотворением, который Эвелин передала мне вчера. Джеймс держал в руках этот листок, а Карлос и Кендалл, выглядывая из-за его плеч, с интересом вчитывались в строки. Я сидел напротив них в тоскливом молчании и с волнением ломал пальцы.

– О господи, – первым опомнился Джеймс и, в замешательстве взглянув на меня, указал пальцем на листок, – пусть дьявол заберёт мою душу, если это не признание в любви!

– Я думал об этом весь сегодняшний день, – произнёс я, чувствуя, как надоедливые мысли вновь наполняют мою голову. – И я просто понятия не имею, что всё это значит…

– Ну, смотри, – начал Карлос, забрав у Джеймса листок и снова пробежавшись глазами по строкам. – Во-первых, она не сказала тебе этого словами, напрямую – она написала стихотворение. Во-вторых, она не прочла его тебе вслух, а передала как личную записку. Молча. Значит, это стихотворение однозначно и несомненно посвящено тебе. И, в-третьих, здесь есть слова «люблю» и «ревную»! Это не может ничего не значить!

– Перечитай, – с мрачным видом сказал я, даже не глядя на друга, – там написано «не люблю» и «не ревную».

– Ого, ты так досконально помнишь, что здесь написано?

– То и дело перечитывая это стихотворение, я выучил его почти наизусть.

– Да как ты не понимаешь? – раздражённо спросил Джеймс. – Вся эта игра слов – это отвод глаз! Она очень хотела признаться тебе, но не хотела сделать этого напрямую! Она знает, что у тебя есть Дианна, знает, что вы любите друг друга, и она не может позволить себе признаться, потому что это бес-смыс-лен-но! Отсюда эти неоднозначные строки!

Я молча смотрел на ловеласа в отставке и размышлял над его словами. Именно об этом я думал сегодня, когда ехал в такси; Джеймс просто в точности повторил мои утренние мысли. Но я боялся открыть для себя правду, но сам не знал почему. Рассказав обо всём парням, я надеялся, наверное, услышать от них что-то другое… Просто я наотрез отказывался принимать правду.

– Или, – вставил слово Кендалл, забирая у Карлоса листок, – этой неоднозначностью она хотела выяснить, есть ли у тебя к ней чувства. Она осторожничает. Не говорит обо всём напрямую

потому, что… боится невзаимности. – Шмидт сложил листок и поднял на меня вопросительный взгляд. – Как думаешь?

Признаюсь, об этом я тоже думал утром, и именно эта мысль не давала мне покоя. Но теперь, в ответ на вопрос Шмидта, я лишь растерянно пожал плечами.

– Всё ты знаешь, – с лукавой ухмылкой ударил меня по плечу Джеймс, – но я тебя не осуждаю, мужик. Так бывает, что человек…

– О чём ты говоришь? – с возмущением в голосе перебил друга я. – У меня же есть девушка, и я…

– Кому ты говоришь о наличии девушки? – засмеялся Маслоу и покачал головой. – Нет, дружище, наличие девушки не защищает тебя от возможности влюбиться в другую. Мы не контролируем то, что происходит в нашем сердце, а потому обвинить тебя не в чем.

– Не в чем, – подтвердил я с раздражённым видом, – потому что я верен своей девушке.

– Ладно. – Джеймс показал мне ладони и пожал плечами. – Я не стану тебя ни в чём убеждать. Правду не доказывают.

Я больше ничего не ответил другу и поскорее увёл разговор в другую сторону. Не хотелось больше обсуждать то, что происходило между мной и Эвелин; пусть это останется только в моей голове.

Ещё в студии Карлос вернул мне те деньги, что занял для того, чтобы выкупить заложенное обручальное кольцо. Ввиду этого между нами завязался разговор о его нездоровом азарте, и я, узнав, что в понедельник вечером друг собирался посетить своё любимое казино, вызвался пойти туда вместе с ним. Карлос слегка удивился моему желанию, но не отказал: ему самому хотелось, чтобы кто-нибудь составил ему компанию. Узнав, что пошла такая пьянка, Мик спросил, можно ли ему присоединиться к нам. А теперь желанию менеджера удивился я: никогда не подумал бы, что Мик, примерный семьянин, мог даже думать о том, чтобы посетить казино. Но как бы там ни было, в понедельник вечером я, Карлос и Мик ехали в «Байсикал» – одно из самых популярных казино Лос-Анджелеса.

Дианна была не в восторге от того, что я уже третий вечер подряд провожу не дома. Когда я вернулся от Джеймса в воскресенье, она весьма равнодушным, но в то же время ледяным тоном спрашивала, где я был. Мой ответ «С друзьями» не удовлетворил её, и она, смирённо поджав губы, ушла в спальню. Я больше ни слова не сказал ей, потому что не считал, что должен оправдывать себя перед Дианной. Я никогда не делал этого, не собирался и впредь.

В «Байсикал» мы приехали в семь вечера. Здесь было шумно и людно, и мы втроем кое-как пропихнулись к столам для игры в покер. О, да, покер был тайной слабостью Карлоса, которую он поначалу скрывал от Алексы, потом от нас, а теперь – от своих фанатов. Я сразу заметил, каким неистовым огнём бешеного азарта загорелись испанские глаза, и с силой сжал его плечо, стараясь вернуть друга в реальность. Но ПенаВега, кажется, никого вокруг не замечал. Он оказался в своей среде и чувствовал себя здесь, как рыба в воде.

– Здорово, Карлито! – поздоровался с испанцем незнакомый мне парень, когда мы размещались за столом для покера. – Где ты пропадал четыре дня, а?

Рядом с незнакомцем вырос ещё один, и Карлос пожал обоим руки.

– У меня ведь есть дела, помимо посещения этого места, – ответил первому ПенаВега и, заметив меня и Мика, опомнился: – О, я сегодня не один, должен вас представить. Это мои лучшие друзья, Логан и Мик, мы с ними работаем вместе. А это мои друзья Грант и Честер, мы… мы играем вместе. Часто.