Умершее воспоминание
Шрифт:
— Стой, стой. — Она внимательно посмотрела в мои глаза. — Куда же ты убегаешь? Ты даже не собираешься затыкать мне рот? Но я ведь так раздражаю тебя!..
Она взяла мою руку за запястье и подняла её на уровень своего лица.
— Что за бред? — нахмурился я и вызволил свою руку из плена её пальцев. — Что это, бл…, за бредятина?
— Мне просто интересно, ударишь ты меня или нет. Ну? Ударишь?
Вместо ответа я почему-то вдался в бессмысленные размышления: а смог бы я когда-нибудь ударить Эвелин?.. Представив эту ужасающую
Услышав шум с правой стороны, мы с Изабеллой одновременно повернули головы. В дверном проёме стоял Джеймс; его левая бровь была изогнута в недоумении. Мне сейчас же пришли в голову мысли о Санни и о моём намерении рассказать Джеймсу всю правду. Теперь, посмотрев на него и оценив то, каким он становился в присутствии Изабеллы, я твёрдо для себя решил: ему о Санни знать не обязательно.
— Oh, mon mignon («Ох, мой милый». (фр.) — прим. автора.), — засияла Изабелла.
— Я убрал спальню, — сказал Маслоу ничего не выражающим тоном и перевёл взгляд на меня. — Теперь там нет того тошнотворного запаха, и там вполне можно спокойно спать.
— Спать, — повторила его избранница и, подойдя к нему, положила руку ему на плечо. — Да, спать, конечно… — И, нежно чмокнув Джеймса в шею, Изабелла ушла; складки её тёмно-зелёной велюровой юбки переливались в ярком свете солнечных лучей, пробивающихся сквозь окна.
— Что это было, твою мать? — нахмурившись, развёл руки в стороны хозяин дома.
Подняв на друга рассерженный взгляд, я медленно двинулся в сторону прихожей и вполголоса проговорил:
— Спасибо. Теперь я тоже ненавижу пьяных девушек.
— В последнее время я чувствую что-то неописуемое, — делилась со мной мыслями и чувствами Эвелин. — Я просыпаюсь по утрам с той мыслью, что зайду в её спальню, увижу её там и, как обычно, найду в ней своё утешение… Но потом родители либо моя тетрадь напоминают мне, что Уитни нет, что она уехала… И тогда моя душа наполняется очень странными чувствами. Я ощущаю, будто Уитни была моим другом в далёком-далёком прошлом, будто её уход даже не задел меня… Не знаю. Раньше я хотела ненавидеть её, я и ненавидела её за то, что она покинула всех нас. Но теперь я думаю, я думаю… Мои воспоминания о ней постепенно умирают. Мне кажется, я её забываю.
Мы сидели в её спальне, и это был один из тех драгоценных вечеров, которые я проводил в доме Блэков. На самом деле, помимо моей необходимости быть рядом с Эвелин, была ещё одна веская причина моего сегодняшнего визита в этот дом. Завтра утром я шёл на приём к неврологу, и поддержка со стороны предмета моего восхищения была мне очень нужна. Меня вдохновляло стремление Эвелин избавиться от своего недуга, и я надеялся почерпнуть силы
— Забвение близких — это не хорошо, — сказал я, глядя на Эвелин. — Это грустно.
— А я думала, что отпускать людей и оставлять их в прошлом разумно…
— Людей, которые обманули тебя, — да. А родную сестру так просто не забудешь.
Я разозлился на себя из-за того, что ляпнул не подумав. Но Эвелин, кажется, не приняла эту мою фразу во внимание.
— Поступок Уитни ты не считаешь обманом? — спросила она полушёпотом. — Она обещала, что не оставит меня, а нарушение обещания — это и есть обман.
Немного подумав, я всё же согласился с собеседницей.
— Но это не значит, что тебе обязательно нужно забывать её, — сказал я. — Иногда можно понять человека и снова принять его, каким бы ужасным ни был его поступок. Прощение — это благородство, помнишь, ты сама говорила?
Эвелин покивала головой, задумчиво глядя в пол.
— А повторное прощение, — начала она, — это благородство или глупость?
Я не успел ответить: дверь спальни Эвелин отворилась без стука, и в комнату заглянула миссис Блэк.
— Эвелин, — позвала Дженна дочь, взявшись дрожавшей рукой за дверь, — милая, спустись, пожалуйста… Там… Там Уитни приехала.
Мы с Эвелин настороженно переглянулись.
— Чертовщина, — почти беззвучно прошептал я.
С первого этажа послышались возмущённые крики мистера Блэка, голос которого трещал от негодования, да и миссис Блэк не выглядела спокойной. Я понимал, что там, внизу, намечалась сцена семейных разборок, а значит, делать здесь мне было больше нечего.
Эвелин молча смотрела на меня, будто спрашивала, можно ли ей спуститься. Я грустно улыбнулся ей и, взяв с кровати свой рюкзак, сказал:
— Иди.
— Не уезжай. — Она вцепилась в мою руку мёртвой хваткой и посмотрела мне в глаза с отчаянной просьбой. — Идём со мной.
Бросив растерянный взгляд на миссис Блэк, нетерпеливо дожидавшуюся дочь в дверях, я произнёс:
— Тебя ждёт твоя семья, поэтому…
— Но ты ведь тоже почти член нашей семьи, — убедительным тоном сказала она.
— Вовсе нет, Эвелин…
— Да. Ты моя семья. Не уезжай.
Слова Эвелин тронули меня, и я, тепло улыбнувшись ей, понял, что отпираться было бесполезно.
Уитни ждала внизу не одна: рядом с ней, держа её под руку, стоял Дейв, на лице которого красовалась совсем не уместная усмешка. Мистер Блэк, сдвинув брови, выговаривал дочери и её избраннику всё то, что копилось у него долгие недели. Они слушали его молча: Уитни — стыдливо опустив взгляд, Дейв — глядя мистеру Блэку прямо в глаза.
Но все слова, сказанные Джонни, потеряли смысл для Уитни, когда та увидела Эвелин. Стыд во взгляде Уитни изменился на восторг, и она, оставив позади своего избранника, рванулась в объятия Эвелин.