Умирающий волшебник внутри меня
Шрифт:
Когда я вновь вернулась в школу, меня никто не поприветствовал. Никто даже не поинтересовался, что со мной стало и где я была эти две недели, пока лежала в больнице. Но спустя некоторое время всё изменилось. Дети стали подшучивать надо мной подобно тому, как смеются над умственно отсталыми или с физическими отклонениями детьми. Не знаю, что в этом всём находят смешное, но мне было жутко неприятно. И больше всего мне было неприятно слышать это от Дакоты. Тем не менее, я привлекла к себе внимание окружающих. Они стали интересоваться не только моим кашлем, но и моей жизнью. На уроках я старалась кашлять меньше обычного, сидеть на
От этого мне стало очень грустно. Мне всегда грустно, но, когда я думаю о своём прошлом, мне приходится бороться с паническими атаками. А так как я думаю о своём прошлом постоянно, бороться с ними мне приходится едва не каждую секунду. Я схватила себя за горло и тихо произнесла:
– Это же всего лишь кашель!.. Жалкий, никчемный…кашель…
Завтра я уже должна буду приехать в эту деревню… Но я ни о чём не жалела. Напротив, впервые за долгое время я была взволнованной. Я очень редко выезжала за пределы своего города. Что же ждёт меня впереди?
– Проснись уже.
Я проснулась от того, что бабушка толкала меня в бок. Мы все еще ехали в поезде, но скоро должны были подъехать к станции.
– Уже проснулась, отойди… – бросила я, поднимаясь на ноги.
Голова почти перестала кружиться, но все равно укачивало.
Пока бабушка убирала наши постели, я нашла в сумке таблетки, налила в кружку воду и запила их. Это было моей самой нелюбимой частью – принимать таблетки. Они были не то кислые, не то сильно порошковые… Впрочем, их вкус описать было сложно.
Когда мы выходили из купе и проходили к выходу из вагона, по пути нам попались мамаша и её сынок, у которого появился насморк. Мамаша обняла своего сынишку, будто бы он умирает. К ним подошла пожилая женщина, видно, его бабушка, и она сказала ему:
– Бедный малыш, у тебя насморк? Ой, бедный ребенок…
Даже если бы меня не мутило, после таких слов меня бы все равно начало тошнить. Да уж, бедный ребенок, видите ли, насморк… Я оглянулась на малыша, а он на меня. Я вглядывалась в него, как и в остальных: как на врага, но его это не испугало. Он просто смотрел на меня, открывши рот. Неужели этот взгляд кажется ему нормальным? С каких пор ненависть стала нормальной?
Наконец мы ушли от них и стали ждать, пока остановится поезд и проводник откроет нам дверь из вагона.
Когда мы вышли с поезда с пяти большими сумками, мы стали искать такси. Пока бабушка суетилась, вспоминая знакомый город, я пристально рассматривала его. Он мало чем отличался от Робин-Вилля, вот только небо было ясным. Дома не отличались друг от друга, только количеством этажей. Самым высоким был девятиэтажный дом, но и он был того-же серого оттенка, что и остальные рядом стоявшие дома.
Наконец мы нашли такси. Мужчина лет тридцати помог нам
Пока бабушка расспрашивала таксиста о новостях этой местности, я вглядывадась в окно. Меня удивила природа, изобилие цветов и оттенков. Яркое солнце, голубое небо…Это всё казалось таким чужим. Здесь лес был не из домов, а из деревьев разных оттенков зеленого и коричневого.
– А почему вас занесло сюда, в это захолустье? – поинтересовался таксист.
Бабушка немного промолчала, а я посмотрела на неё, улыбаясь.
– Вот, – ответила она, – решили отдохнуть от города, а у нас тут и дом и всё такое…
– А, ну это правильно, – похвалил нас таксист, – Тут и воздух свежий, и люди хорошие…
Таксист и бабушка болтали о чём-то своём, но я вновь перестала обращать внимание на их болтовню. Окружающие пейзажи не давили на меня, как это обычно бывало дома. Мне даже показалось, что я стала немного счастливее, будто бы все мои проблемы внезапно покинули меня, оставшись в Робин-Вилле.
За окном начали появляться маленькие магазины, домики, пятиэтажки, за домами был лес. Мы остановились у одной из пятиэтажек. И когда мы вышли из машины, я впервые почувствовали здешний воздух. Он был настолько лёгкий, что я не могла никак надышаться. Здесь не пахло химией, пахло как-то…приятно? И легко… ох уж этот лёгкий воздух…
Бабушка дала мне две довольно тяжелые сумки и три остальные – таксисту, который решил проводить нас до самой двери. Бабушка достала ключи и открыла дверь в подъезд. Подъезд был такой же, как и в любом другом доме Империи, включая даже Робин-Вилль: эти наполовину белые и наполовину голубые стены. В каждом доме они одинаково старые, украшенные чёрными пятнами от зажжённых спичек. Мы стали подниматься по лестнице аж до четвертого этажа, так как лифта здесь не было. На каждом этаже было по четыре квартиры, расположенных напротив друг к другу. Пока бабушка искала ключ от двери, я засмеялась:
– Я, конечно, городской житель и многого не знаю, но это на деревню ни капли не похоже.
– Ну так, – ответил мне таксист, – Бирюзовый лес только называют деревней, а так-то это микрорайон. Но это только вы живете в пятиэтажке, за километр от сюда, у самой реки, на другой стороне и вправду находится деревня.
Но я не стала его слушать. Как только открылась дверь, я увидела двухкомнатную квартиру с облезшими обоями, треснувшим потолком и сломанной мебелью. Здесь жутко воняло чем-то сырым.
– А почему нельзя было сдать эту квартиру в аренду? – поинтересовалась я, но бабушка лишь засмеялась мне в ответ.
– А кто приедет в такое захолустье? – ответил мне таксист.
– Почему? – вступила в разговор моя бабушка, пока расчёсывала свои редкие чёрные волосы, стоя у зеркала, – Здесь же рядом университет, не так ли? Но студентам снимать жильё дорого, они все живут в общежитии напротив, – Моя бабушка указала на угрюмое пятиэтажное здание, которое виднелось из окна кухни, – Сколько бы я ни старалась, всё равно никто даже не позвонил.