Умоляй меня
Шрифт:
Луваен накрутила прядь его волос на палец:
— Мы также пропустим наш ужин, если задержимся здесь слишком долго. Тогда какое лакомство ты будешь вкушать?
Баллард уткнулся лицом ей в шею, и она засмеялась, когда он втянул воздух носом, покусывая мочку ее уха и кожу под подбородком.
— Тебя, — прорычал он ей на ухо. — Слаще, чем чернослив, — он начал опускать вниз к ее плечу, покусывая кожу. — Нежнее, чем бисквит, пропитанный ромом, — его пальцы двигались по ее ребрам. Она хихикнула и шлепнула его по рукам. — Более изысканная, чем жареное бедро оленины.
— Что? — Луваен запустила
Рука, щекочущая ее бок, проворно скользнула под юбки, чтобы погладить ее ногу от колена до бедра. Одна из его бровей взлетела вверх.
— Я не согласен. Одно есть, — он наклонился, чтобы уткнуться носом в ее декольте, но остановился, когда ее живот запротестовал с еще более громким рычанием, чем раньше.
Луваен пожала плечами:
— А чего ты ожидал, говоря о бисквитах, черносливах и тому подобном?
Его раздраженное пыхтение овеяло ее ключицы.
— Моя лошадь, моя повариха, твой живот, — он мягко ссадил ее со своих колен на другое кресло. — Я вассал для всех вас.
Они разделили между собой простую еду, поддразнивая друг друга. Несмотря на то, что Луваен провела вечер с Баллардом и делила с ним постель всю ночь, она поймала себя на том, что хочет, чтобы день никогда не заканчивался. Не потому, что она отказалась от дневного труда, а потому, что она посвятила эти часы хозяину дома и наслаждалась его обществом. В том, что он испытывал к ней большую привязанность, она не сомневалась. Он был сдержан с ней в присутствии других, но щедр в своей страсти и нежности, когда они были вдвоем. Часы, проведенные вместе, когда они ехали верхом вдоль границ его земель, только укрепили узы, которые привязывали ее к нему.
Цинния раньше спрашивала, любит ли она его. Теперь Луваен однозначно сказала бы: «Да». Она была по уши влюблена в Балларда де Совтера, так же сильно, если не больше, как в Томаса Дуенда. Это прозрение ошеломило ее, и на мгновение она забыла как дышать. Яблоко, что держала в руке, упало на пол, и Луваен покачнулась на стуле.
Баллард вскочил со своего места, две морщинки пролегли между его бровями, создавая суровый, хмурый взгляд. Он опустился перед ней на колени и взял ее за руку.
— Что не так? Ты побледнела, как мертвец.
Она потянулась за своим кубком рукой, которая оставалась благословенно твердой.
— Просто хочу пить. И все.
Он внимательно глядел на нее. Его хмурый взгляд задержался, пока он рисовал круги на ее колене большим пальцем. Луваен пристально смотрела в его темные глаза, задаваясь вопросом, может ли он видеть эмоции, бурлящие в ней, слышать признание в преданности, вертящееся у нее на языке.
— Пошли в постель, — резко сказал он и поднялся на ноги, протягивая руку.
Вздрогнув, она взглянула на закрытое ставнями окно, сквозь которое пробивались лучи тусклого света, затем снова на него.
— Немного рановато для сна, тебе не кажется?
Баллард схватил ее за пальцы, поднял со стула и забрал у нее кубок.
— Я ничего не говорил о сне.
На этот раз она не жаловалась на холодные простыни и не беспокоилась, что Цинния выследит её. Растущее чувство
Он занимался с ней любовью, когда день сменился сумерками, а затем ночью. В момент затишья, когда они отдыхали, Луваен переплела его ноги со своими и крепко прижала его к себе.
— Скажи мне, что тебя беспокоит, Луваен, — сказал он спокойным и глубоким голосом. Он гладил ее по спине и плечам, пока она послушно лежала в объятиях.
— Я в порядке, — она солгала. Все было не в порядке. Она отчаялась и пришла в ярость от осознания того, что скоро вернется домой и больше никогда его не увидит. — Что может беспокоить меня прямо сейчас? — она прижалась к нему и довольствовалась тем, что пропускала его волосы сквозь пальцы, надеясь отвлечь его от новых вопросов. Он тяжелее прижался к ней, и его дыхание стало глубже, сигнализируя о том, что он заснул.
Луваен уставилась в темноту. Неделя. У нее была неделя, может быть, две, если Цинния захочет более сложную свадебную церемонию, чем Эмброуз, связывающий ее руку с рукой Гэвина золотым шнуром и дающий ритуальное благословение объединения. После этого у Луваен больше не будет причин оставаться. Погода достаточно хороша для путешествия. Возможно, она даже заметит первые цветущие нарциссы, когда проедет на Плаутфуте по подъемному мосту на землю, граничащую с Кетах-Тор.
— Я хотела бы остаться, Баллард, — прошептала она. — Я, и правда, люблю тебя.
Слова едва слетели с ее губ, когда воздух вокруг нее сжался, а в ушах зазвенело. Рядом с ней Баллард дернулся и что-то пробормотал во сне. Она ничего не могла разглядеть в тенях, поглощавших занавешенную кровать. Головокружение захлестнуло ее, как будто огромная рука схватила кровать и начала вращать. Тошнотворное движение прекратилось почти так же быстро, как и началось, и Луваен, задыхаясь, прижалась к Балларду. Он не проснулся — само по себе странно, поскольку она знала, что он чутко спит и чувствителен к ее малейшим движениям.
Ее кожу покалывало, а тонкие волоски на руках встали дыбом: воздух пах магией — резкий и прохладный, как первый ветерок перед приближением ливня. Она лежала неподвижно, ожидая, когда вернется головокружение. Она почти рассчитывала, что появятся предательские голубые искры. Запах дождя рассеялся, кровать не вращалась, и не появлялись огни фейри. Какое бы колдовство ни пронеслось по комнате, оно исчезло, не оставив ничего, кроме легкого сквозняка на занавесках кровати. Луваен долго потом неподвижно лежала в постели, расслабляя только по одному настороженному мускулу за раз, в то время как комната оставалась погруженной в тишину. Ее веки отяжелели. Кетах-Тор содрогнулся в приливе — об этом упоминали Баллард и Гэвин, но никогда не распространялись, и она хотела получить ответы. Завтра она разыщет Эмброуза и потребует их. Она положила руку на талию своего возлюбленного и заснула.