Умоляй меня
Шрифт:
— Нежеланный визит на рассвете через сломанный ставень. Они чувствительны к потоку так же, как Гэвин и его отец, — Луваен побледнела при мысли о том, как Цинния бы отважилась подойти слишком близко к этой кипящей массе шипов и была бы разорвана на части. — Не подходи близко к розам, любовь моя. Меня не волнует, насколько красивыми ты их считаешь.
Отвлеченная звуком защелки на двери Гэвина, Цинния только кивнула. Магда вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Ее напряженное выражение смягчилось, когда она увидела Циннию. Магда похлопала девушку по руке:
— Сейчас он спит. Господин настаивает на том, чтобы остаться,
Теплая ванна с губкой, за которой последовало нанесение мази из тысячелистника и две чашки кесира, улучшили настроение Луваен с мрачного на тревожное. Как бы ей не хотелось немного побаловать себя расхаживанием взад-вперед и заламыванием рук, ради Циннии она изо всех сил старалась сохранять спокойствие. Девушка доставляла достаточно беспокойства двум людям.
— Как ты думаешь, Гэвину сейчас лучше? — спросила она в пятый раз за последние четверть часа. Она помогла Луваен снять окровавленное постельное белье с кровати Балларда и сложить его у двери.
— Может быть, — терпеливо ответила Луваен. — Мы скоро узнаем.
Перестилание белья было не самым интересным и не самым успешным способом отвлечь ее сестру, но ей нужно было чем-то занять себя, а не расхаживать под дверью Гэвина.
Магда отправила их наверх после того, как Луваен отвела ее в сторону:
— Я испорчу прекрасную работу Джоан, если попытаюсь прясть, а Цинния еще до полудня сведет нас всех с ума своими страданиями. Здесь есть чем заняться, но я хочу чего-нибудь посильнее, чем макать свечи, чтобы отвлечь ее от мыслей о том, что происходит в комнате Гэвина.
Кухарка бросила на нее понимающий взгляд:
— Только ее?
Луваен пожала плечами:
— Себя тоже, если хочешь знать.
— Тяжелый труд творит чудеса с праздным умом, — сказала Магда со слабой улыбкой. — Ты можешь постирать те простыни и одежду, которые вы с Баллардом испачкали кровью сегодня утром.
Они сдернули последние простыни с матраца и завернули все в одеяло, чтобы стащить вниз. Луваен настороженно поглядывала на окно, пока они пробирались к двери, готовая схватить Циннию и убежать, если колючая лоза просунется сквозь ставни.
У Магды были наготове бочка и ведро, а также тряпка, наполненная золой. Цинния с удовольствием погрузилась в тяжелую работу по полосканию, скребке и взбиванию, остановившись только тогда, когда Луваен пригрозила ударить ее по голове стиральной битой, если она не остановится, чтобы съесть ужин Магды из тушеного цыпленка. Все угрозы в мире не могли заставить ее сделать больше, чем ковыряться в своей порции, и Луваен не давила на нее. Ее собственная еда остыла, когда она вяло перекладывала ее с одного края тарелки на другой. Она не ожидала, что Гэвин появится, но надеялась увидеть Балларда. Она даже приветствовала бы обычное осуждение Эмброуза в ее адрес, если бы это означало узнать больше об этом последнем потоке. К сожалению, только Магда составила им компанию, и она предупредила их, что никакое обаяние, слезы или требования не заставят ее раскрыть домашние секреты.
Сумерки сгустились к тому времени, когда они развесили последние простыни
— Пальцы, как чернослив, — сказала она.
Цинния слабо улыбнулась:
— Это напомнило мне, как сильно я ненавидела весенние великие стирки. Я не думала, что когда-нибудь после этого просохну, — она посмотрела в сторону кухни и лестницы за ширмами. Ее улыбка исчезла так же быстро, как и появилась. — Я не могу этого вынести, Лу. Мне нужно проверить, как он.
Луваен не винила ее. Прошло несколько часов, и компанию им составляли только Магда и горничные. Магда ушла в комнату Гэвина несколькими минутами ранее, неся чашку и бутылку, наполненную темной жидкостью. Цинния проводила ее тоскливым взглядом. Луваен сжалилась над ней.
— Тогда иди. Я закончу здесь, — слова едва слетели с ее губ, как Цинния вылетела из прачечной.
Она отчаянно хотела последовать за Циннией, не столько для того, чтобы увидеть Гэвина, сколько для того, чтобы найти Балларда. Он выглядел измотанным и испуганным, когда уходил от нее утром, его широкие плечи поникли, когда Эмброуз сказал ему, что его сын уже слег в постель, заболев от потока. Вместо этого она убрала стиральные биты и направилась на кухню. Она вошла как раз вовремя, чтобы услышать, как открылась и закрылась дверь в кладовую — Джоан или Кларимонда принесли эль или вино. Что-то внутри нее говорило об обратном, и она пошла на звук, движимая уверенностью, что человек, которого она искала, только что прошел мимо нее и спускался в комнату с колодцем.
Ее инстинкты оказались точными. Луваен обнаружила Балларда в камере, которую он занимал, когда она впервые прибыла в Кетах-Тор. Комната была чисто вымыта, а пол устлан свежей соломой. Кто-то оставил стопку аккуратно сложенных одеял у одной из стен. Баллард стоял внутри, на его предплечье был намотан кусок цепи. Он напрягся и потянул, проверяя скобу, которая крепила цепь к каменным блокам.
Она остановилась в дверном проеме и молилась, чтобы ее голос не дрожал так сильно, как ее внутренности.
— Она выдержит?
Он не вздрогнул от ее присутствия. Цепь со звоном упала на солому.
— Да, должна. Если этого не произойдет, то я буду выбивать дверь или процарапывать себе путь наружу. Эмброуз же так заколдует дверь, что мне придётся призвать дракона, чтобы тот прогрыз путь.
Он повернулся к ней лицом, и Луваен подавила вздох. Его прежняя бледность усилилась, и тени прорезали изможденные впадины под его скулами и глазами. Это было наименьшей из его проблем. Его зрачки больше не были круглыми: они сверкали эллиптическими черными радужками, яркими, как шафрановые луны. Дорожки шрамов, выгравированных на его лице, сместились, ползая под кожей, пока не проложили новые полосы над его носом и к линии роста волос.
— Узри зверя, моя красавица, — он ухмыльнулся, сверкнув резцами, ставшими более изогнутыми и заостренными. Его веселье не касалось взгляда.
Луваен медленно вздохнула и сжала колени, борясь с желанием убежать. Здесь стоял хищник устрашающего вида, существо безымянное и неизвестное. Она могла выдержать вид клыков, извивающихся шрамов, даже змеиных глаз, но если бы он показал ей раздвоенный язык, она потеряла бы последнюю крупицу мужества, которой обладала, и поддалась бы глубинному отвращению, которое каждое существо, ходящее на ногах, испытывало к тем, кто ползал на животе.