«Уния» и другие повести
Шрифт:
В распространении болезни заподозрили испанских купцов из Кадиса. Тех их них, кто не успел бежать, толпа самочинно повесила за ноги на городской площади. Но это не помогло, как не помогали и беспрерывные молебны, служившиеся в церквях.
Мор свирепствовал осень и зиму. В эти тяжкие дни отец Скво поклялся на библии, что после избавления отдаст одну из дочерей в монахини.
Весной эпидемия стихла. Выжившие устало начали налаживать хозяйство, отец повёз шестнадцатилетнюю Скво в Эдинбург. Скво была его третьей дочерью. Скво росла в идиллии шотландского замка,
«Может, и хорошо, что она станет невестой Христовой, – думал барон по дороге. – Слишком уж она начитанная и замкнутая для замужества. Да и виды на достойных женихов после этого мора не велики».
В монастыре быстро оценили пытливый ум и хватку баронской дочки. Скво стали поручать ответственные задания, в Эдинбурге, затем в Лондоне. Несколько лет она возглавляла канцелярию одного из кардиналов в Львином городе. Этот кардинал и рекомендовал Скво назначить настоятельницей монастыря Сен-Жильдар в Бургундии взамен представившейся аббатисы. Перед отъездом во Францию её удостоил аудиенции Его Святейшество.
– Трудные времена наступили, аббатиса! – сказал Папа. – Зёрна сомнения, посеянные Лютером, дают свои ядовитые всходы. В тех же краях, куда вы направляетесь, не окончательно искоренена старая альбигойская ересь. Мы крайне заинтересованы в поддержании королевской власти. Занимайтесь этим всемерно, и словом, и делом…
Чокнутый лев опять свалился со стены. Скво рассмеялась. С этим стишком сначала всё получалось замечательно. У неё перед глазами как настоящий стоял изумрудный город, где живет волшебник Гудвин, сказки о котором она бесконечно слушала в детстве. Веселая компания, состоящая из льва, дровосека и лупоглазой девчушки путешествует по дорогам, совершая одно чудо за другим. Как-то незаметно девчушка и дровосек будто сквозь землю провалились, остался только лев, но и он повёл себя странно. Отказался жить у Гудвина, и каждый божий день как на утреннюю службу карабкался вверх по гладкой стене изумрудного города.
«Послушай, ты же не ассассин, – однажды не сдержалась Скво, – чтобы лазать по отвесным стенам». Лев вздохнул, ничего не ответил и на следующее утро принялся за прежнее занятие.
Монастырь и опекаемая им паства жили в состоянии с трудом скрываемой вражды. Нельзя сказать, что жаки, их жены и их дети были плохими людьми. Отчасти им подходило определение – искренние безбожники. Они любили выпить и побалагурить, их жены вечно ходили на сносях, молодёжь в деревенской церкви частенько толпилась у той стены, где в альбигойские времена были нарисованы сцены с сексуальными оргиями. Они и сейчас с удовольствием этим бы занялись, но боялись доноса и визита Священной Инквизиции.
В памяти крестьян cохранились старые галльские предрассудки. Капище в лесу, неоднократно разрушаемое людьми церкви, всякий раз восстанавливалось как птица Феникс из пепла, зарезанного петуха и свежие цветы можно было лицезреть на друидском камне каждую летнюю субботу.
Когда Скво только приступила к исполнению своих
Но они не были ленивы – её земляки, и это обстоятельство прощало им все прегрешения. Жизненной философией жителей деревни, если это слово применимо к мерзким жакам, было дьявольски изворотливое стремление найти оправдание собственному безделью.
С самого рождения они были убеждены, что им все должны: король, точнее, представляющий его герцог, потому что они его подданные. Церковь, которая обязана вымолить хороший урожай. Небеса, чтобы пошёл дождь или засияло солнце, когда у крестьян будет соответствующее настроение, и тогда они пойдут в ненавистное поле.
К удивлению Скво, жаки в самом деле ненавидели тот труд, который кормил их. Для них землепашеские работы были ярмом, особенно невыносимым потому, что если не делать хотя бы минимум, сдохнешь с голода.
Понимая эту особенность местных жителей и, не зная, как с этим бороться, королевские фискалы были весьма лояльны в сборе налоговых податей по сравнению с другими областями королевства. Но и ту ничтожную сумму, за которой они приезжали по окончанию урожая, приходилось собирать, обращаясь за помощью роты солдат.
– Проклятые места, аббатиса, – успокаивал Скво епископ, сидевший в Дижоне, неглупый человек и сам бургундец. – Герцоги во время независимости набирали там солдат для своей гвардии, а за несколько веков до этого еврейские купцы-раданиты конвоиров для работорговли. Из поколения в поколение эти люди привыкли только убивать, издеваться и командовать. Для них королевский приказ сидеть на насиженном месте и возделывать землю хуже адового круга. Должно пройти немало лет, прежде чем они привыкнут к человеческому труду.
– Я не жалуюсь, – отвечала Скво. – Просто я слишком хорошо понимаю всю тщетность проповедей и увещеваний.
– Если вы помните, – сказал епископ. – Римляне, завоевав Карфаген, сровняли его с землей и засеяли пустошь солью. Они были правы. Зло надо устранять в самом его корне. К сожаленью, мы не можем позволить себе такой роскоши. У Франции слишком много войн и слишком мало людей.
– Передохни, – сказала Скво льву. Тот завилял хвостом как собачонка и улёгся на ближайшем пригорке.
Ощущать себя скалой организованности и порядка в мире хаоса и безобразий было, конечно, лестно, но Скво, как подлинная Христова невеста, не была тщеславна. Как баронская дочка, она свято верила в то, что труд должен приносить результат, и тогда этот труд является благим и дарит, в конечном счёте, человеку покой.
Все годы своего аббатства она пыталась убедить в этом крестьян. Она вела обширную переписку с самыми разными людьми, в том числе – учёными. В монастырь привозили все новые сельскохозяйственные орудия, которые она бесплатно раздавала жителям деревни. Эти инструменты потом нередко находили сломанными в лесу возле друидского камня.